Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Россия в 1899–1904 гг. продолжала играть роль основного противовеса японским амбициям на Корейском полуострове. Деятели пророссийской группировки — Чо Бёнсик, Ли Ёнъик и другие — оставались на ключевых постах в кабинетах этого периода, хотя их позиции подвергались все более ожесточенным атакам со стороны других придворных клик, особенно прояпонской. Так, главным соперником Ли Ёнъика при дворе был министр юстиции Ли Гынтхэк (1865–1919), первоначально близкий к российской миссии, но с конца 1903 г. переориентировавшийся в сторону Японии и позже активно способствовавший японской колонизации страны. Влияние российской дипломатии при дворе Коджона оставалось достаточно сильным для того, чтобы расстроить, например, планы Сэндза и Мак Леви Брауна по единовременному заимствованию корейской казной больших сумм из банков соответственно США и Японии — планы, которые поставили бы Корею в полную финансовую зависимость от этих держав. В то же время отсутствие у правительства Николая II четкой, проработанной программы действий в Корее и преобладающее влияние с 1902–1903 гг. группировки Безобразова, действия которой в северных районах Кореи вызывали противодействие даже со стороны пророссийски настроенных придворных (требование в июле 1903 г. передать под российскую аренду местность Ённампхо на границе с Маньчжурией, расцененное как покушение на территориальную целостность Кореи, и т. д.), постепенно ослабляли возможности российской дипломатии в Сеуле. К лету 1903 г. Коджон и его окружение отчетливо скорректировали свой курс в сторону «нейтральной линии», стараясь по возможности противостоять экспансии Японии, но и не сближаться чрезмерно с Россией. В то же время позиции прояпонской группировки продолжали укрепляться. В августе 1903 г. она добилась, в частности, передачи Японии права на строительство стратегически важной железной дороги Сеул — Пхеньян — Ыйджонбу, нанеся существенный удар боровшейся за эту концессию российской дипломатии. Достроенная в годы русско-японской войны, эта линия, связывавшая Сеул с северной границей страны, активно использовалась японцами для перевозки войск и военных материалов.

В то время как дипломатическая и военная экспансия Японии сдерживались в известной мере российским влиянием, экономическая и финансовая зависимость Кореи от бурно развивавшегося восточного соседа продолжала углубляться. Япония оставалась в 1899–1904 гг. главным торговым партнером Кореи, по-прежнему используя корейские рис и бобы для снабжения разраставшегося городского населения и корейский рынок — для сбыта японского текстиля. С переходом Японии в 1898 г. на золотой стандарт важное значение приобрел и импорт золота из Кореи. В дополнение к японским серебряным йенам выпуска начала 1890-х годов и казначейским билетам, полулегально обращавшимся на корейском рынке, японский «Дайити Гинко» (Первый Банк Японии, через корейские филиалы которого шли доходы от корейской морской таможни) начал с мая 1902 г. выпускать особые банковские облигации для Кореи, имевшие статус «японской валюты для корейского рынка». Их можно было в любой момент обменять на японские иены по более выгодному курсу, чем постоянно падавшую в цене корейскую валюту. Несмотря на все протесты корейского правительства против фактического присвоения частным японским банком функций государственного банка Кореи, и спорадические бойкоты со стороны части корейского купечества, эти облигации оставались в широком обращении вплоть до 1905 г., когда Корея стала японским протекторатом и облигации «Дайити Гинко» обрели статус основного платежного средства.

«Дайити Гинко», на счетах корейских филиалов которого 60 % средств приходилось на корейские правительственные учреждения, был основным кредитором корейского правительства в 1899–1904 гг., предоставив ему займов примерно на 1 млн. 800 тыс. иен. Постепенное подчинение финансовой системы страны японскому капиталу делало практически невозможным развитие самостоятельного индустриального капитализма в стране. Японские банки не имели ни малейшего желания предоставлять будущим корейским капиталистам льготные кредиты, без которых трудно представить себе становление крупного производства. Японский контроль распространялся и на ключевые области инфраструктуры. Так, японский синдикат построил в 1901–1905 гг. железную дорогу Сеул-Пусан, значительно облегчившую японской торговле проникновение во внутренние районы страны. В ходе русско-японской войны 1904-5 гг. эта дорога также активно использовалась для перевозки войск и военных материалов. Земельные участки в полосе отчуждения дороги выкупало, согласно подписанному с японским синдикатом неравноправному соглашению, корейское правительство, вынужденное, за недостатком средств, занимать для этих целей деньги у японских же банков!

Контроль японского капитала над страной укреплялся. К началу русско-японской войны Корея уже была, в экономическом и финансовом смысле, фактически японской полуколонией, и ее превращение в протекторат Японии в 1905 г. лишь закрепило юридически этот факт. В то же время значительная часть политической элиты страны — Коджон и пророссийская, а также проамериканская группировки при дворе, — не имея возможности остановить экономическое закабаление страны, пыталась тем не менее остановить политическую экспансию Японии путем дипломатических маневров. Постольку, поскольку вплоть до начала русско-японской войны Россия обладала влиянием на полуострове, эта политика позволяла, по крайней мере, сохранять статус кво. Однако с началом войны и оккупацией страны японскими войсками правительство оказалось бессильным перед требованиями японской стороны, что и низвело Корею, в конце концов, в положение протектората Японии. Почему же режим Коджона не сумел в 1899–1904 гг. — за те пять лет, пока суверенитет страны поддерживался балансом российского и японского влияния, — хоть как-то подготовить государственный аппарат и армию к защите независимости Кореи? Почему он даже не попытался мобилизовать силы народного сопротивления захватчикам? Для ответа на эти вопросы необходимо кратко рассмотреть внутреннюю политику корейской монархии в 1899–1904 гг.

После разгрома в конце 1898 г. радикального модернизаторского движения, для Коджона и всех основных придворных группировок (в том числе и умеренной проамериканской) основной задачей стало укрепление абсолютной власти монарха. Понимая, что корейская монархия сможет выжить в изменившихся международных условиях лишь при условии адаптации к западным формам, Коджон и его окружение продолжали перестраивать аппарат власти — в основном по японской модели. При этом, однако, отвергались даже символические шаги в сторону конституционного правления или местного самоуправления. Современное государство понималось теперь Коджоном и близкими ему придворными прежде всего как полностью подчиненная монарху машина подавления любой попытки возмущения или протеста. Торжественно провозглашенный 17 августа 1899 г. «Основной Закон Корейской Империи» ( Тэхангук Кукче ) объявлял, вслед за японской конституцией 1899 г., «абсолютную власть» корейского государя «вечной и неизменной формой правления» и давал ему «священные и неограниченные полномочия» в вопросах командования вооруженными силами, заключения договоров, и т. д. При этом, однако, в отличие от японской конституции, корейский «Основной Закон» не содержал даже упоминаний о правах подданных, парламентских выборах или независимой судебной власти. В этом смысле, идеалом современной государственности для Коджона в 1899–1904 гг., была, скорее всего, не конституционная монархия японского образца, в которой реальная власть принадлежала олигархическим группировкам в правительстве и подчиненной им бюрократии, а абсолютизм Николая II — режим, на тот момент не предусматривавший ни политических партий, ни парламента, ни элементарных гражданских свобод.