Коллектив авторов - История гражданской войны в СССР в 5 томах. Т. I. [Без иллюстраций]

Накануне Октябрьской революции на всех фронтах находилось в общей сложности не более двух миллионов бойцов - эту цифру можно считать лишь приблизительной. Стихийная демобилизация, охватившая к этому времени даже наиболее крепкие части, ежедневно уводила с фронта тысячи солдат. Установить действительное количество бойцов, находившихся в это время на фронте, невозможно. Ушедший в отставку за несколько дней до Октябрьской революции военный министр кабинета Керенского Верховский так характеризует численный состав фронта к началу октября: "Только ко времени совещания в Ставке мне впервые удалось добиться точных цифр о составе армии. В разное время цифры, которые мне давали, колебались от 7 до 12 миллионов. Теперь, наконец, цифры более или менее точны. Численность штыков во всей армии при ее фронте в 1800 верст - 1 500 тысяч пехоты и 500 тысяч бойцов в артиллерии и в других специальных частях боевого назначения, как-то: в инженерных, авиационных и пр.; 3 500 тысяч считается в тыловых учреждениях армий: парки, обозы, хлебопекарни и т. п. Во всевозможных организациях, как-то: Красный крест, Земгор, Земсоюз, на постройке дорог, позиций и пр. - 2 900 тысяч человек и в тыловых округах - 1 500 тысяч человек, из которых только около 400 тысяч человек, зачисленных в маршевые роты, т. е. годных к отправке на фронт. Итого под ружьем почти 10 миллионов человек, из которых только 2 миллиона несут службу на фронте, а все остальные так или иначе обслуживают их. Словом, на каждого бойца приходится почти 4 человека в тылу, обслуживающих его"[586].

Но и эти два миллиона, растянутые тонкой цепочкой по огромному фронту, были совершенно небоеспособны. Общее утомление войной и нежелание продолжать ее, недоверие к командному составу, дезертирство выросли до крайних пределов. Армия, переживавшая к тому же жестокие продовольственные затруднения, приближалась к состоянию полного развала и превращалась в "больной организм", как впоследствии охарактеризовал ее Владимир Ильич. Ответственность за все это старались взвалить на большевиков.

"Вот они, главные виновники наших поражений", кричала вся буржуазная пресса. От буржуазных газет не отставала и меньшевистско-эсеровская печать, начавшая невероятную травлю большевиков. Этот лозунг являлся главным мотивом и в донесениях военных комиссаров Временного правительства. Помощник комиссара 5-й армии Северного фронта поручик Долгополов в своем донесении политическому управлению военного министра от 19 октября указывал: "Настроение в армии все ухудшается благодаря усиленной агитации большевизма, и нужны героические меры, чтобы восстановить боеспособность армии. Нужна борьба - и беспощадная - с безответственными демагогами"[587].

В заключение своего донесения он вновь повторял: "Безответственная демагогия пагубно отзывается на состоянии армии, и нужна беспощадная борьба с такими выступлениями, нужна решительная борьба"[588].

Председатель комитета 126-й дивизии Особой армии Юго-западного фронта Ритченко в донесении от 17 октября сообщал: "Причина неисполнения боевого приказа - разложение в армии как следствие брошенных в массы неосуществимых лозунгов"[589].

Комиссар 7-й армии того же Юго-западного фронта Сургучев в донесении от 15 октября подчеркивал: "Положение армии в настоящий момент чрезвычайно серьезное... Немалую роль в этом играет большевистская агитация, борьба с которой все более и более затрудняется"[590].

Даже с таких фронтов, где деятельность большевиков была развита довольно слабо - Румынский, - и оттуда неслись вопли о большевистских кознях. Комиссар Румынского фронта Тизенгаузен в своей секретной сводке от 29 октября, характеризуя состояние фронта перед Октябрьской революцией, писал: "Все разраставшаяся, неудержимая, расширявшаяся волна жажды мира во что бы то ни стало захлестывала фронт все более и более, внося нервность и неуравновешенность в жизнь войск. Этому во многом способствовала деятельность сторонников циммервальд-кинтальской идеи, людей, знающих слабые струны толпы и беззастенчиво игравших на этих струнах, муссируя толки о мире"[591].

Все эти заявления - а их можно было привести бесчисленное множество - свидетельствовали только о полной растерянности тех, кто считал себя руководителями армии, и их нежелании видеть действительную причину развала. Армия переживала такую же разруху, как и все отрасли народного хозяйства. Эта разруха в конечном счете с необыкновенной яркостью свидетельствовала о полном крушении всего буржуазно-помещичьего строя в стране, и обвинять в ней большевиков значило принимать следствие за причину. Ленин неоднократно подчеркивал это. "Все те клеветы, - говорил он, - которые бросали на нас буржуазная печать и партии, им помогавшие или враждебные советской власти, будто бы большевики разлагали войска, - являются вздором"[592].

Вздором являлось также и то утверждение, что большевистские части - вернее, части, где большевистские организации вели за собой всю остальную солдатскую массу, - представляли наиболее яркую картину развала. Дело обстояло как раз наоборот. В боях под Ригой, особенно ярко обнаруживших полную неспособность командования и соглашательских комитетов руководить солдатской массой, наибольшее упорство проявили латышские полки, почти сплошь большевистские.

Во время операций на островах Эзель и Даго особенной стойкостью отличались большевики-матросы. В то время как все остальные в паническом страхе бежали, в том числе и артиллерия, т. е. части, которые считались наиболее сохранившимися от "большевистской заразы", они оставались на своих местах. То же самое происходило и на многих других участках фронта.

"Большевистская зараза" во всех случаях являлась силой созидающей и организующей. В отдельных случаях это вынуждены были признавать даже противники большевиков. Помощник комиссара Северного фронта Савицкий в своем отчете военному министру указывал: "В 1-й латышской бригаде работают удовлетворительно, но были заявления о плохой обуви и одежде и о недостаточности-питания. Авангарды вели успешные бои с продвижением вперед, взято за педелю свыше 150 пленных, 10 пулеметов; корниловский заговор отразился на доверии солдат к офицерам. В 1-й латышской бригаде недоверие распространяется на Временное правительство и на министра-председателя, которого обвиняют в стремлении к захвату власти. Заметно влияние газеты "Латышский стрелок"[593].

Другой свидетель из того же лагеря - верховный комиссар Временного правительства Станкевич - в своих воспоминаниях прямо говорит: "Нельзя не отметить, что лучшая, наиболее подтянутая армия не только на Северном фронте, но, быть может, на всем русском фронте - 5-я - первая дала большевистский армейский комитет"[594].