Йоханан Петровский-Штерн - Евреи в русской армии: 1827—1914.

Но самой жестокой мерой борьбы с еврейской обособленностью была мера, придуманная Николаем I: забирать в армию мальчиков младше восемнадцати лет — и старше двенадцати лет, чтобы оторвать их от веры и традиций отцов {11} 11 11 Tobias H. The Jewish Bund in Russia. From its origins to 1905. Stanfod, CA: Stanford University Press, 1972. P. 2. .

Пожалуй, один только Айзик Левитац, автор скрупулезно документированного двухтомного труда по истории еврейской общины в России, выразил осторожное сомнение по поводу такой трактовки этой проблемы. Он заметил, что «мотивы распространения на евреев рекрутской повинности могли быть не только миссионерскими (the motive behind the law on Jews may not have been entirely conversionist)» {12} 12 12 Levitats I. The Jewish community in Russia, 1772–1844. N.-Y.: Columbia University Press, 1943. P. 59, примеч. 49. . Однако первым, кто предложил аргументированные доводы против общепринятого мнения, был профессор Колумбийского университета Майкл Станиславский. Он рассмотрел проблему еврейской рекрутчины не как часть миссионерской политики Николая, а в контексте его попыток интегрировать евреев в русское общество и в русскую культуру, которые для самого Николая I начинались и заканчивались армией (standardizing them through the Military {13} 13 13 Stanislawski М. Tsar Nicholas I and the Jews. Philadelphia: Jewish Publication Society of America, 1983. P. 15. ). Тем не менее даже Станиславский в конце концов присоединился к общепринятой точке зрения, сославшись вне контекста и без соответствующей документальной поддержки на некий секретный циркуляр Николая полковым священникам, предписывающий им приступить к крещению евреев в армии {14} 14 14 Ibid. P. 23. .

Если даже историки-рационалисты сокрушаются — что же остается еврейской коллективной памяти? В одном из своих знаменитых рассказов (мы к нему еще вернемся в главе VII) Осип Рабинович, основоположник русско-еврейской литературы, описывает еврейского солдата, оплакивающего свою жизнь, растоптанную армией {15} 15 15 Рабинович О. Штрафной // Рабинович О. Сочинения: В 3 т. СПб.: Ландау, 1880. Т. 1. С. 3-74. . Григорий Богров представляет еврейского солдатика христообразным мучеником {16} 16 16 Богров Г. Записки еврея: В 3 т. Одесса: Книгоиздательство Шермана, 1912–1913. Т. 1. С. 67–70; Т. 2. С. 15–137; Т. 3. С. 146–238. . Ужасы рекрутчины пугают воображение маленького героя из рассказа Бен-Ами {17} 17 17 Бен-Ами. Бен-Юхид. Быль из времен ловчиков // Восход. 1884. № 1..С. 151–161; № 2. С. 131–156. . Не случайно описание рекрутчины — краеугольный камень той самой «слезливой» концепции русско-еврейской истории, которая до сих пор преобладает и в еврейском коллективном сознании, и в новейшей русско-еврейской историографии {18} 18 18 А. Кухарук предпринял недавно любопытную попытку оспорить эту концепцию на материале отправления евреями воинской повинности. И хотя в его статье содержится несколько досадных неточностей (скажем, утверждение, что еврейская община была инициатором введения натуральной рекрутской повинности), основные положения статьи (например, о роли военного ведомства в преодолении черты оседлости) заслуживают высокой оценки. См.: Кухарук А. Как забривали Хаима: распространение натуральной рекрутской повинности на еврейское население // Родина. 2002. № 4/5. С.74–76. .

Трагическое представление о месте и роли русской армии в еврейской истории было небеспочвенным. По сравнению с происходящим в Центральной и Западной Европе, в Восточной Европе распространение на евреев воинской повинности не повлекло за собой введения ни полного, ни даже частичного равноправия. Призыв евреев в армию привел к более глубокому, чем на Западе, разрыву между евреями-рекрутами и традиционной еврейской общиной. В отличие от Западной Европы, методы призыва русских евреев в армию и способы обращения с ними в рядах русской армии были до-современными, характерными скорее для позднефеодального, чем для капиталистического общества. Русская военная администрация, русская и русско-еврейская историография, русская и русско-еврейская литература, а также, разумеется, еврейская коллективная память неоднократно пытались объяснить эту особенность и пришли к общему заключению, что интегрировать евреев в русскую армию — дело невыполнимое.

Если сформулировать две противоположные точки зрения на проблему, окажется, что с точки зрения «еврейской»,

в тот момент, когда русский еврей надевал солдатскую шинель, он переставал быть евреем;

в армии — особенно во времена Николая I — евреи подвергались полной русификации, а также подневольному обращению в православие;

только евреи (и никто другой) были вынуждены отдавать своих детей восьми — двенадцати лет в батальоны кантонистов;

евреи в армии были униженными и оскорбленными, людьми растоптанных судеб, навсегда оторванными от своей семьи, общины и народа;

русская военная администрация и русская армия представляли собой самые антисемитские институции дореволюционной России;

российская военная и государственная бюрократия делала все возможное, чтобы обеспечить сегрегацию еврейских солдат в армии, воспрепятствовать их продвижению вверх по ступеням армейской иерархии и внедрить в сознание армии и общества антисемитские убеждения.

В то же время русская военно-государственная мысль полагала, что

евреи — этническая группа, наиболее «уклоняющаяся» от военной службы;

евреи-новобранцы как никто другой способствовали моральному разложению армии, они были постоянной причиной высокого уровня преступности и заболеваемости в войсках;

евреи — ненадежные и никудышние солдаты, слабо поддающиеся военному обучению и бесполезные в бою;

любое участие еврейских предпринимателей в делах армии приводило к их личному финансовому обогащению, а также к значительным потерям в личном составе армии во время военных кампаний, как это случилось, например, во время Русско-турецкой войны из-за еврейских поставщиков и подрядчиков;

евреи — главные зачинщики военных мятежей во время революции 1905 г., это они виноваты в разложении и развале армии в начале XX в.

Наше исследование представляет собой решительную переоценку подобного рода выводов и расхожих штампов. Все они — результат этноцентрического подхода, основанного на национальных предрассудках, как в первом случае, или продукт однобокого, изоляционистского подхода, игнорирующего сравнительный анализ и, следовательно, также основанного на предрассудках, как в случае втором. Наши методологические посылки принципиально иные. Мы рассматриваем вопрос о евреях в русской армии

в контексте русской военной и социокультурной, а не еврейской общинной истории;

как часть более общей проблемы обращения русской государственной бюрократии с этническими меньшинствами;