Йоханан Петровский-Штерн - Евреи в русской армии: 1827—1914.

Нашему исследованию необходимо предпослать одно небесполезное рассуждение. В современной русской историографии, занимающейся проблемами армии, преобладает либо «баталистское» направление, изучающее историю сражений, либо «униформистское», изучающее военный костюм, либо «политико-дипломатическое», рассматривающее роль армии в решении глобальных геополитических вопросов. При этом практически полностью отсутствуют труды социологического и социокультурного плана — скажем, работы о русском солдате, о быте русских офицеров, о проблемах снабжения или санитарно-гигиенического состояния войск, не говоря уже о таких важнейших аспектах, как взаимоотношения между чинами в русской армии или армейская преступность. Недавно появившийся сборник о быте русской армии, едва ли не единственный в своем роде, лишний раз подтверждает, как важно в дальнейшем вести исследования в этом направлении {23} 23 23 Быт русской армии XVIII — начала XX века / Сост. и ред. C.В. Карпущенко. М.: Военное издательство, 1999. .

Всякий раз, когда интереснейший архивный материал уводил меня к описанию героических баталий и солдатских мундиров, бравых реляций с полей сражений, рассказам о доблести еврейских солдат, я возвращался к мысли, высказанной русским классиком, что «история — не то, что мы носили, а то, как нас пускали нагишом». Именно поэтому униформизм и батализм (в нашем случае — героические репортажи еврейских военных журналистов с русско-турецкого или русско-японского фронтов) были отставлены в сторону. Наоборот, социальные вопросы русской армии были поставлены во главу угла. Нам нередко приходилось дополнять картину отбывания евреями воинской повинности анализом особенностей русской военной службы XIX столетия. Хочется думать, что наше исследование может быть полезно не только тем, кто интересуется историей русских евреев, но и широкому кругу читателей, живо интересующихся русской историей, в том числе — историей русской армии.

Чтобы представить себе, как изменилось отношение евреев к русской армии за сто лет, прошедших после введения рекрутчины, прислушаемся к голосам, прозвучавшим на рубеже 1914–1915 гг., в самом конце интересующего нас периода. Перед нами письмо еврейского юноши призывного возраста, скопированное военным цензором: «Моя душа и сейчас рвется в первые ряды защищать нашу дорогую родину. Я к этому готовлюсь спокойно, опасаюсь только, чтобы меня не забраковали по слабости здоровья. Вы не думайте, что я рисуюсь, я говорю правдиво и серьезно — потому что я любил и люблю свое отечество». Или еще одно письмо, на сей раз — матери солдата, также из просмотренных цензурой: «Митя, георгиевский кавалер, участвовал в 11 разведках, большей частью добровольно, чтобы доказать бессмысленность слухов о евреях» {24} 24 1 CAHJP, НМ2/8334. Оригинал: РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 106 («Со сведениями, поступившими из Главной военно-цензурной комиссии, об отношении евреев к воинской повинности в войну России с Германией и Австро-Венгрией», 10 марта — 5 мая 1915 г.). Л. 3–3 об. .

А вот открытое письмо влиятельных раввинов к российской общественности и военной администрации: «Народ наш никогда не был изменником своего отечества и таковым не будет, что он доказал на деле своей самоотверженной преданностью и беззаветной верностью приютившей его родине и что он рад и счастлив доказать то же самое на поле брани своему русскому отечеству» {25} 25 2 РГВИА. Ф. 2049. On. 1. Д. 455. Л. 27–30 («Обращение виленского, варшавского, Новодворского раввинов…», 1915 г.). .

Наконец, дополним картину фронтовым письмом. В разгар боев Первой мировой офицер русской армии А. Брекало писал в госпиталь раненому ефрейтору Файвушу Полисскому, награжденному орденом Святого Георгия: «Вот твое представление [к награде]. В бою у д[еревни] Лиховки, будучи опасно ранен в обе ноги с раздроблением кости, несмотря на яростные и беспрерывные атаки германцев и сильный их ружейный и пулеметный огонь, продолжал стрелять и оставался до самого вечера, и совсем обессиленный в обморочном состоянии был унесен с позиций. Конечно, ты будешь пользоваться правами гражданства. Рота очень опечалена твоим несчастьем и шлет тебе наилучшие пожелания. Дай Бог тебе счастья и силы до конца твоей жизни. Будь добр, пиши нам почаще и не забывай нас. Кланяются тебе Орехов, Панков, Сидоров…» {26} 26 3 CAHJP, HMF/585A-H. Оригинал: ГАРФ. Ф. 9458. On. 1. Д. 162. Л. 22.

Что общего у всех этих писем, написанных столь разными людьми — русским офицером из православных, еврейским юношей, матерью солдата, знаменитыми раввинами? В каждом из них в отдельности и во всех вместе Россия представляется некоей абсолютной жизненной ценностью, любовь к отечеству — искренним и глубоким убеждением, воюющая армия — воплощением патриотического порыва, еврейский солдат, уходящий на фронт, — проявлением этого порыва, а добросердечное отношение к еврею в армии со стороны старших по званию и русских сослуживцев — нормой жизни. Напомним, что речь идет о Первой мировой. Несомненно, с 1827 г. по 1914-й претерпело изменения не только отношение евреев к воинской повинности, к армии, к отечеству — изменилась армия, изменилось само отечество. Голоса из глубины 1820-х были совсем иными. И отношение евреев к армии — как и армии к евреям — было иным, основанным на отчуждении, недоверии и страхе. Объяснение тому — в исторических обстоятельствах, предшествовавших публикации рекрутского устава 26 августа 1827 г.

Вторая половина правления Александра I — самое спокойное для евреев России время на всем историческом промежутке между третьим разделом Польши и эпохой Великих реформ 1860-х. К моменту воцарения Александра I прошло немногим более пятнадцати лет с тех пор, как Россия унаследовала от Польши почти миллионное еврейское население, присоединив к империи обширные польские территории нынешних Украины, Белоруссии и Литвы {27} 27 4 В историографии до сих пор отсутствует единое мнение по вопросу о численности еврейского населения, оказавшегося на территории Российской империи к концу третьего раздела Польши. Учитывая тенденцию кагалов преуменьшать из налоговых соображений численность приписанных к обществам евреев, наиболее достоверными представляются данные, приведенные у Вайнриба (со ссылкой на Тадеуша Чацкого): во всей Польше до разделов проживало около 900 000 евреев. От этой цифры, по-видимому, и нужно отталкиваться. См.: Weinryb B.D. The Jews of Poland. A Social and Economic History of the Jewish Community in Poland from 1110 to 1800. Philadelphia: The Jewish Publication Society of America, 1973. P. 395. . Эти территории стали основой формирующейся черты оседлости — главного института еврейского неравноправия. Войны за раздел Польши (1772, 1792 и 1795 годы), а также вторжение французской армии в 1812 г. разорили тысячи еврейских хозяйств, но евреи, похоже, быстро оправились от ущерба. Несмотря на ограничение их финансовой деятельности, сохранились нетронутыми кагалы и подкагалки — унаследованные Россией от Польши основные традиционные институты внутреннего управления еврейскими общинами. Государственное законотворчество в отношении евреев во времена Александра I (1801–1825) ограничивалось в среднем тремя декретами в год, тогда как в николаевскую эпоху (1825–1855) ежегодно появлялось не менее двадцати фундаментальных законов, с помощью которых правительство намеревалось решительным образом реформировать евреев России.