Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Немедля меньшевистскому интеллектуалу Владимиру Войтинскому было поручено организовать оборону дворца. Во все гарнизонные части и на Кронштадтскую базу были разосланы телеграммы, еще раз решительно запрещающие демонстрации. Была составлена прокламация, которая осуждала марш как акт измены и предупреждала, что для борьбы с ним будут применены «все наличные средства». Сами члены Совета рассеялись по Петрограду, чтобы попытаться успокоить улицы.

Новости о демонстрации достигли большевистского ЦК, собравшегося в соседнем зале Таврического дворца. Последовал быстрый ожесточенный спор. ЦК, включавший теперь Троцкого, сохранил осторожную «ленинскую» линию, заключавшуюся в том, что время для подобного мероприятия не подходит, и проголосовал против присоединения. Для того чтобы сдержать пулеметчиков, руководство немедленно отправило к ним активистов. Зиновьев и Каменев подготовили воззвание для передовицы «Правды», умолявшее массы проявить выдержку. ЦК передал свое решение 2-й городской конференции.

Однако она взорвалась несогласием.

Хотя выражение поддержки мятежникам было отклонено и позиция ЦК прошла, ее подвергли критике многие авторитетные делегаты. Левые участники конференции призвали к встрече с представителями заводов, военными, межрайонцами и меньшевиками-интернационалистами, чтобы «измерить температуру» города. Это требование было понято как давление с целью увести ЦК влево; им оно, в сущности, и было.

Спешно был достигнут непрочный компромисс, несмотря на привычный для партии строгий язык, лишь запечатливший колебания. Радикалам могли понадобиться дни и недели для того, чтобы осознать, что именно должно вскоре произойти, и заставить их переменить свои позиции, отбросить лозунги поддержки Совета и разработать новую, более воинственную стратегию.

«Как выльется движение, – заявил Томский, выражая колебания партии в данный момент, – мы увидим». Ведь теперь большевики не были ни поджигателями, ни пожарными, они могли лишь наблюдать. «Увидим».

Демонстрация изначально сопровождалась насилием. Ее кричащие участники вместе переворачивали трамваи, снимали их с путей и клали на бок, на разбитые стекла. На мостах революционные солдаты обустраивали пулеметные точки. Царило бунтарское настроение.

И не только среди левых. «Черносотенцы, хулиганы, провокаторы, анархисты, отчаявшиеся люди превратили в большей мере демонстрацию в нелепую и хаотичную», – писал Луначарский. Левые и крайне правые схватились в борьбе: выстрелы, неистовые удары, разбитое стекло. Кровавая стычка началась на Невском проспекте.

Пулеметная дробь заставила людей лечь. Раненые демонстранты в поисках спасения брели по безучастным петроградским улицам и закругленным колоннадам. С роскошных фасадов на них смотрели львиные морды – их рты были высечены закрытыми, но грязный городской воздух покрасил их в черный цвет. Под мостами каналов продолжали скользить по воде баржи, заполненные древесиной из необъятных лесов, как будто сверху не раздавались ржание и крики и не неслись броневики, а самим шкиперам не приходилось нырять под свист пуль. Чернобородые мужики хмуро глядели из каналов, где медленно плыли их низкобортные лодки.

В 7.45 вечера ощетинившийся оружием грузовик остановился у Балтийского вокзала: мятежники приехали арестовать Керенского, который, как они слышали, находился здесь. Но они разминулись, тот уехал из города. Три батальона 1-го пулеметного полка промаршировали по Выборгскому району. Их плакаты гласили: «Долой десять министров-капиталистов!». До них еще не дошли новости о том, что кабинет покинули кадеты, без которых министров-капиталистов оставалось только шесть. Сосредоточившись, протестующие захватили орудия в Михайловском артиллерийском училище и перешли Литейный мост, после чего одна часть толпы присоединилась к 6-му инженерному батальону и направилась в сторону Таврического дворца, а другая пошла к особняку Кшесинской.

Там руководители большевиков все еще спорили, что делать, когда до них дошло известие о приближении вооруженных масс. Кто-то в комнате прохрипел: «Без санкции ЦК?»

Для них быть радикальным значило, конечно, вести других, менять их идеи, убеждать их следовать за собой: идти не слишком далеко и не слишком быстро, но и не тащиться позади. «Терпеливо объяснять». Как просто позабыть, что люди не ждут разрешения для того, чтобы двигаться – оно им и не нужно.

Огромная злая толпа растеклась по пересечению дороги и реки, заняв пространство между мечетью и штаб-квартирой большевиков. От лица партии на маленьком низком балконе особняка показались Подвойский, Лашевич и Невский. Стоя лишь в нескольких пядях над толпой, они прокричали приветствия – а потом нелепо предложили разъяренным тысячам людей вернуться в Выборгский район.

Но движение нельзя было обратить вспять. Следовательно, перед большевиками стоял вопрос: дистанцироваться от него, присоединиться к нему или попытаться его возглавить.

Наступил переломный момент: когда партия, в стремлении не отставать и записать на свой счет свершившийся факт, поспешно и взволнованно благословила марш к Таврическому дворцу, боево настроенная Военная организация наконец смогла добиться своих целей. Демонстранты повернули назад и двинулись на юг по городским мостам и на восток вдоль реки. Им не потребовалось много времени на то, чтобы дойти до дворца или окружить его.

Внутри гудел Совет, собравшийся на чрезвычайное заседание. Море вооруженных протестующих было не удержать, и делегация от 1-го пулеметного полка вломилась внутрь. Несясь в своих тяжелых сапогах по коридорам дворца, они встретили Чхеидзе. Пока он со страхом глядел на непрошеных гостей, те холодно объяснили ему, что были обеспокоены слухами о том, что Совет собирается войти в новое коалиционное правительство. Этого, по их словам, допустить они не могли.

Некоторые в толпе были не прочь поговорить не столь вежливо. Из окружающего города, из-за дворцовой ограды доносились требования арестовать руководителей коалиционного правительства. Арестовать сам Совет!

Но не было ни плана, ни руководства. Улица, вопреки уверенности Блейхмана, никого не организовала.

Наконец наступила темнота, и хотя напряжение не уменьшилось, огромные толпы рассеялись. На этот раз.

В тот вечер оставшиеся «министры-капиталисты» коалиции собрались вокруг генерала Половцева в Ставке близ Дворцовой площади. Зимний дворец и Ставка охранялись единственными войсками, на которые они могли положиться – увечными лоялистами. Подкрепление должно было подойти следующим вечером. То был долгий срок.

Разлилась ночь. Немногочисленные казачьи разъезды блуждали по городу, выискивая мятежников. Ответственный за охрану Исполкома Войтинский был на взводе: стража не смогла бы отбить сколь-нибудь серьезную атаку на Таврический дворец, и он это знал. Меньшевики и эсеры знали также, что, несмотря на сильные колебания менее радикально настроенных полков, утро принесет усиление протестов и неопределенности. Они осудили большевиков, уличили демонстрации в «контрреволюционности», протестовали против «зловещих признаков разложения».