Сергей Кара-Мурза - 1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

История ХХ века заставляет расширить концепцию Данилевского-Шпенглера. И русская революция, и перестройка конца ХХ века с последующей реформой, показали, что в действительности цивилизация является ареной конкуренции (или борьбы, даже вплоть до гражданской войны) нескольких культурно-исторических типов, предлагающих разные цивилизационные проекты. Один из этих типов становится доминирующим в конкретный период и «представляет» цивилизацию (в коалиции с союзниками).

Все цивилизационные проекты для России были до 1917 г. «выложены» в более или менее наглядной форме. Культурно-исторические типы, которые защищали свои проекты, были всем известны и чётко различимы, все они были порождением России. Более или менее зрелыми были проекты анархистов и народников, социал-демократов и эсеров, либералов-западников, консервативный проект с сохранением монархии и сословного общества, позже всех — большевиков.

Модернизация и развитие капитализма во второй половине ХIХ века вызвали кризис прежнего культурно-исторического типа (имперского монархического и православного) и одновременно усиление другого, вырастающего на матрице современных буржуазно-либеральных ценностей. Та форма цивилизации, в которой пытались реализовать консервативный проект (столыпинская реформа), не выдержала кризиса модернизации «по шаблонам западного капитализма» — и была «переформатирована» Февральской революцией. Ее социокультурной базой было новое поколение российских западников, но вовсе не клон западных либералов (о самобытности российских либералов начала ХХ века писал М. Вебер).

На короткое время именно этот культурно-исторический тип возглавил общественные процессы в России и даже осуществил бескровную Февральскую революцию 1917 года. Но идеологи этой революции мыслили в парадигме модерна ХIХ века, а Ленин учел важный смысл кризиса модели мироздания Ньютона и сдвиг в картине мира. Его увлек «когнитивный бунт», и он стал мыслить в логике постклассической науки. С ним пошла общность марксистов нового поколения, она отпочковалась от старых социал-демократов под именем большевики.

Политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей — и элиты, и массы. Вся история показала, что это условие является абсолютным. Как подчеркивал П. Бурдье, «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт — это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. Само по себе недовольство этой действительностью к «политическому бунту» не ведет. Недовольство без изменения в видении мира может произвести лишь протесты и бунт толпы , ярость которой хозяева дискурса могут направить в разные стороны. Это мы и сейчас видим.

В другом месте Бурдье уточнил: «Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, суть главная задача политической борьбы за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира». 247

Главная идея инновации Ленина — синтез общинного крестьянского коммунизма (выражение Вебера) с мироощущением Просвещения. На политическом языке это он назвал «союз рабочих и крестьян» — ненавистная ересь для марксизма.

Еще раньше М.А. Бакунин писал: «В интересах революции, которая их освободит, рабочие должны как можно скорее перестать выражать это презрение к крестьянам. Справедливость требует этого, потому что на самом деле у рабочих нет никакого основания презирать и ненавидеть крестьян. Крестьяне не лежебоки, они такие же неутомимые труженики, как и рабочие ; только работа их ведется при иных условиях, вот и все. Перед лицом буржуа-эксплуататора рабочий должен чувствовать себя братом крестьянина ». 248

Но эту пророческую мысль Ленин соединил с новым состоянием западного капитализма (империализма) и раскрыл то, что было массовым предчувствием, даже не только в России, а и почти во всех крестьянских цивилизациях — синтез социальных и национальных ценностей. Всем крестьянским странам угрожала судьба периферийного капитализма. Поэтому проект буржуазно-либеральной революции в России после демонтажа монархии наткнулся на мировоззренческую основу большинства населения. На этот тупик указывал российским либералам Вебер.

В послевоенный период советское обществоведение, вернувшееся в лоно истмата, отошло от методологии науки становления и нелинейной парадигмы. Система образования даже не могла объяснить, в чем же была инновация Ленина. Т. Шанин писал в своей книге 1986 г.: «Стыдливость, которую испытывают сегодняшние коммунисты из-за непоследовательности Ленина, оставляет в стороне его наиболее ценное качество как лидера — таланта думать по-новому, мужество менять и способность убеждать или подталкивать сторонников всеми доступными способами». 249

Если детализировать движение процесса революций, можно разглядеть борьбу и взаимодействие нескольких инноваций разного калибра в разных направлениях. Какой-то вектор по главным признакам представляется господствующим, вокруг его социального ядра складывается коалиция. Такова была Февральская революция 1917 г. в России: ее харизматические вожди — либералы, цвет русской интеллигенции, их с 1905 г. консультировал Вебер. Более того, либералов поддержали марксисты-социалисты (меньшевики и эсеры), философы и ученые, иерархи церкви и верхушка Запада.

Эта революция, казалось, легко победила отработавший режим Романовых: монархия низложена, империя распущена, полиция ликвидирована и узники выходят из тюрем. В поэме Маяковского адъютант рассказывает, как встречала толпа Керенского, — «сама на руках носила!». Народ ликует. Харизматический вождь вводит зачатки демократии, ждет Учредительного собрания (из принципа непредрешенчества дальше сам не идет). Уволены половина генералов, чиновники-взяточники заменяются прогрессивными образованными людьми, учреждаются новые институты (например, Советы солдатских и рабочих депутатов), готовятся конституции, целых две.

Но почти очевидно, что процесс реализации проекта Февральской революции быстро вышел из-под контроля Временного правительства и превратился в форму инноваций большевиков. Пройдут два месяца после мятежа Корнилова, — и большевики въедут во власть на шее Февральской революции, используя ее энергию. «Дети Февраля» даже не поняли, как это получилось — если бы поняли, не устраивали бы Гражданскую войну. Механистическое мышление коалиции Февраля привело к национальной трагедии. Элита не стерпела «бунта толпы хамов».