Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

Имя богоматери обычно производят от еврейского имени Мариам (М–РИМ), смысл которого толкуют как «мирровые ветки горечи», что для девичьего имени более, чем странно. Морозов полагает, что много правдоподобнее толковать это имя как «Римская» или считать его гебраизацией итальянско–латинского имени Марина — «морская» (см.[5], стр.457 и 461).

Не нужно, конечно, эту «Мариам» полностью отождествлять с современной «девой Марией». Она, как и теперь, обозначалась тогда многими именами. Как мы называем ее то Богоматерью, то Богородицей, то Пречистой Девой, то Девой Марией, так и тогда ее называли то Мадонной (Госпожой моей), то Деметрой (Богоматерью), то Дианой (Божественной), то Венерой (Почитаемой), то Герой (Владычицей), то просто Девой (Партенос). Подобно тому, как на Руси существовали богородицы Иверская, Казанская, Владимирская, Троеручица и т.д., так и в раннесредневековом христианстве в зависимости от вида ее статуй и места их храмов появились все эти разнообразные имена, которые позднее в представлении классиков обратились в различных дохристианских богинь — супруг бога Громовержца (они и были, кстати сказать, богинями, если не дохристианскими, то уже заведомо доевангельскими). Ср. гл. 11.

Нам сообщают, что при Бонифации IV (608—615 гг.), одном из преемников Григория I, была построена знаменитая церковь св. Марии у Мучеников, называемая теперь Ротондой и признаваемая за Пантеон Агриппы.

Еще в древности на месте этой церкви был якобы воздвигнут храм богини Кибелы, «Великой Матери». Этот языческий храм стоял заброшенным много веков, пока, наконец, Бонифаций IV вновь на его руинах не устроил храм «Божьей Матери».

Однако современные ученые полагают, основываясь на одном сообщении Плиния, что это был не храм Кибелы, а храм Юпитера, построенный будто бы Агриппой в I в. н. э. По сообщению другого апокрифиста, Диана Пассия, этот храм назывался «Пантеоном», потому что «его купол похож на небо» (так!). Считается, что Бонифаций его лишь несколько «обновил».

Таким образом, нам предлагаются две взаимоисключающие версии. По одной версии — христианский храм был построен на руинах языческого храма, а по другой — языческий храм был попросту превращен в христианский (после лишь необходимой реставрации).

Считается, что аналогичным образом церковь Косьмы и Дамиана была преобразована из древнего храма Ромула и Рема, церковь св.Сабины из храма Дианы, церковь Георгия Победоносца из храма Марса, церковь св.Лаврентия из храма Антонина Пия и его супруги Фаустины, церковь св.Марии в аду из храма Весты и т.д. и т.п.

Конечно, по совокупности всех выявленных в предыдущих томах этого исследования обстоятельств мы должны считать, что это «преобразование» было совершено значительно позже, после разжалования в папский период старых богов и их переименования, с перебросом многобожного культа предшествующих римских понтифексов на начало нашей эры. Указываемые же источниками ранние даты «преобразования» храмов должны интерпретироваться как даты их первоначальной постройки.

Что же касается первой версии происхождения Пантеона, то, как мы увидим ниже, она применительно к другим архитектурным памятникам Рима распространена еще шире: почти во всех них утверждается, что они построены «на руинах древних храмов». При этом, как правило, наблюдается определенная преемственность (подобно тому, как храм христианской «Небесной Матери» оказался выстроенным «на руинах» языческой «Небесной Матери»).

Ясно, что во всех таких случаях информация о постройке «на руинах» на самом деле означает строительство заново.

Таким образом, анализ обеих версий приводит к тождественным результатам: обе они являются лишь различными попытками придать архитектурному соружению авторитет древности. Фактически же Пантеон оказывается впервые выстроенным Бонифацием IV.

Возможно, конечно, что современный Пантеон построен значительно позже и лишь впоследствии отнесен Бонифацию. Однако в источниках никаких указаний на это нет, а по своей архитектуре и сравнительно небольшой величине Пантеон вполне может принадлежать VII веку н. э.

Политическая история Рима рассматриваемого времени известна нам исключительно плохо, ибо, как говорит Грегоровиус, «хроники того времени односложны и смутны» (см.[5], стр.455).

Италия в это время находилась под властью Византии и управлялась от имени византийского императора губернатором—экзархом с местопребыванием в Равенне. Рим же по–прежнему не имел никакого политического значения и даже в церковных вопросах всецело подчинялся равеннскому экзарху. Это видно, например, из того, что каждый следующий римский понтифекс подлежал утверждению экзархом, причем униженные просьбы об этом посылались не только самому экзарху, но и влиятельным лицам его двора (см.[5], стр. 479).

С другой стороны, каждый новый византийский император, вступая на трон, посылал провинциальным властям в сопровождении солдат и музыкантов изображение свое и своей жены, которые торжественно и благоговейно с зажженными свечами встречались народом и «относились в священное место». В частности, изображения нового императора Фоки и его жены Леонтии были в 503 г. среди торжественных кликов и возгласов восторга встречены в Риме и по приказу Григория помещены в часовне мученика Цезария. Более того, в честь Фоки в Риме была воздвигнута колонна, а Григорий приветствовал Фоку и Леонтию верноподданническим посланием, в котором писал о ликовании неба и земли при их воцарении и утверждал, что с новым правлением над всей империей засияло солнце свободы и благополучия. И все это, несмотря на то, что Фока пришел к власти в результате переворота, обагренный кровью предыдущего, лично расположенного к Григорию императора Маврикия и его пяти сыновей, которых Фока, как говорит Грегоровиус, «с невероятным варварством приказал зарезать на глазах отца». «В глубине своей души, — догадывается Грегоровиус, — Григорий должен был чувствовать отвращение к императору, который достиг власти, запятнав себя кровью». Однако ввиду полной зависимости Рима от Константинополя во всех отношениях Григорию не оставалось ничего другого, как льстиво и униженно приветствовать узурпатора (см.[5], стр.464—465).

Впрочем, по некоторым сообщениям Григорий старался не зря, так как Фока в благодарность запретил царьградскому патриарху именоваться вселенским и постановил, чтобы апостольский престол в Италии был «главою всех церквей». Скорее всего, это — поздняя легенда. Фактически же от времени Фоки никаких документальных свидетельств не осталось. Формы городского управления Рима в это время нам также неизвестны. В одном из писем Пелагия II Рим называется «республикой» (см.[5], стр.455), и сохранилось сообщение о посылке в 579 г. нескольких римских сенаторов в Константинополь (см.[5], стр.463). Правда совершенно неясно, в какой мере можно доверять аутентичности этих документов. Поэтому даже само существование сената в Риме в это время остается под вопросом.