Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

В это время в «Книге понтифексов» (остающейся по–прежнему практически единственным источником информации об этом (периоде Рима) впервые проскальзывает выражение «Римское герцогство» и упоминается «римский герцог». Эта книга описывает разгоревшуюся в 715 г. в Риме гражданскую войну между сторонниками двух соперничавших «римских герцогов»

Проявляющееся стремление к независимости от Византии выразилось в 715 году тем, что на римский престол впервые после долгого времени был избран не грек или «сириец», а природный римлянин. Этим римлянином был Григорий II, на долю которого выпала задача провозгласить полную самостоятельность Рима от Византии.

Непосредственным поводом к отделению Рима от Византии явился знаменитый эдикт 725 года, в котором император Лев III предписал удалить иконы из всех храмов империи. Император полагал, что почитание изображений в церквах является единственным препятствием для общения иудеев и магометан с христианами, и надеялся своим эдиктом приостановить победное шествие ислама (точнее, агарянства; см. гл. 15), отторгнувшего в это время от империи ее богатейшие южные провинции. Распоряжение императора вызвало бурю негодования не только в понтификальном, западном духовенстве, но и на Востоке, поскольку многочисленные духовные пастыри понимали, что власть их над толпой опирается, главным образом, на внешние средства богослужебной деятельности. Сопротивление императору на Западе возглавил Григорий, ответивший на эдикт специальной буллой, в которой впервые официально было объявлено, что «императору не приличествует издавать предписания, относящиеся к делам веры, и отменять постановления понтификата». Он обратился к епископам и городам Италии, призывая их к восстанию против иконоборческого императора. Его послания имели всеобщий успех. Все города средней Италии изгнали византийских чиновников, выбрали своих собственных герцогов и грозили возвести на греческий трон нового императора.

Окончательно разрыв был оформлен преемником Григория II Григорием III на вселенском соборе 751 года, который отлучил иконоборцев от церкви.

Разрыв с Византией породил новый порядок вещей в Риме, и этот город впервые предстает пред нами независимым от византийской власти и имеющим республиканско–аристократическое устройство. В дошедших до нас (хотя и в поздних, сомнительных копиях) актах того времени Рим уже вполне официально называется «республикой». Судя по всему, он управлялся магистратом из консулов и герцогов при молчаливом признании власти понтифекса как высшего авторитета. Сам же понтифекс пожизненно выбирался всем римским народом.

Вся «классическая» терминология государственного устройства употреблялась в этой республике! Там были и патриции (потомственные дворяне) и плебеи — простонародье. Среди государственных должностей мы находим и консулов, и трибунов. (Правда с неясными, и отнюдь не «классическими» функциями). Даже классическая формула декретирования «сенат с римским народом» (Senatus populusque Romanus) обнаруживается в актах этого времени (см.[5], стр. 500—501 и 510—514).

Из первого тома мы уже знаем, что «древний классический Рим» является волшебной сказкой, созданной трудами апокрифистов Возрождения. Теперь же мы видим, откуда они заимствовали фактическую основу своих рассказов. Их прототипом была римская сенатская республика VII—VIII веков.

Первоначальность этой республики, фантастически искаженным образом которой явился «классический Рим», подтверждается, в частности, тем, что один из основных ее государственно–политических терминов — звание «патриций» имеет греческое происхождение (от «патрикос» — потомственный). До периода греческого (византийского) господства ему появиться в Италии было неоткуда.

Утверждается, что от рассматриваемой нами сейчас «понтификальной» римской республики VII—VIII веков не осталось никаких монументальных памятников, тогда как отстоящая от нее на тысячу лет «классическая» республика оставила нам их целое множество. Ясно, что на самом деле все эти памятники принадлежат «понтификальной» республике (или более позднему времени); об этой республике знаем так мало именно потому, что все сохранившиеся от нее реалии были отброшены в легендарную древность.

Таким образом, одно из казалось бы наиболее надежных свидетельств в пользу реального существования «древнего Рима» оборачивается на поверку еще одним аргументом в пользу его фантастичности.

О настойчивом желании любой камень с надписью «сенат и римский народ» отнести к «классическому» периоду Морозов пишет, что это «не то ли же самое, как, встретив на каком–нибудь документе Александр Император и Самодержец Всероссийский, стараться приписать его не одному из трех Александров XIX века, а Александру Невскому?» ([5], стр.501).

Быть может, в этом сравнении Морозов несколько увлекся, но в принципе он, бесспорно, прав.

Новорожденная римская республика сразу же встретилась со страшной угрозой со стороны ломбардцев (лангобардов). Эти северные соседи Рима будучи арианами, т.е. последователями более консервативного направления в христианстве, не признающего римского «Святого Камня», всегда угрожали Риму, но после того, как Рим лишился защитного зонта византийских войск, опасность их нападения сделалась неминуемой.

Из–за безнадежно неудобного стратегического положения Рима нельзя было и надеяться на успешное отражение ломбардского нападения. И, действительно, не успели византийские войска уйти, как Рим уже потерял несколько соседних городов. Для понтифекса и римского народа не оставалось ничего другого, как искать себе нового могущественного покровителя. Они нашли его в лице франкских королей, как раз в это время стремительно консолидирующих и расширяющих свою державу.

В июле 754 года великий понтифекс римской республики Стефан помазывает на царство во Франции Пипина, его супругу Бертраду и сыновей Карла и Карломана, одновременно объявляя их «римскими патрициями и защитниками веры», а франкскому народу заповедывая под угрозой интердикта всегда избирать себе королей только из рода Каролингов, за которым церковь признала тем самым исключительные права на престол. А Пипин принес за себя и за своих преемников клятву в том, что будет защищать римский понтификат и наделять его землями. О византийской императорской власти дипломатично умалчивалось (хотя Стефан и узурпировал права: императора, которому до сих пор принадлежало исключительное право присваивать звание «римского патриция»).