Александр Багаев - Презумпция лжи

___________________

К тому же эпизод в МАИ и гневное, негодующее отрицание какого-либо членства Троцкого в масонских организациях, вообще может иметь довольно тривиальное объяснение.

Нина Берберова в своей книге «Люди и ложи» сама признаёт, что какое-то время участвовала в жизни одной из лож, хотя официально, как она утверждает, принята в организацию никогда не была. В этой связи и стоит обратить внимание на вот такой комментарий историка, опубликовавшего интервью А. Гальперна (выделение шрифтом моё):

«Н.Н. Берберова много лет специально изучала вопрос о принадлежности А.И. Гучкова к русскому масонству. Она полагает, что Гучков вступил в русское политическое масонство еще до 1914 г., но в 1920 г. был исключен из него навсегда, 'радиирован', за инициативу переговоров с германским правительством о совместном походе против Советской России. Все масоны обязаны были отрицать любую форму участия радиированного лица в масонской деятельности.»

Если Троцкий — «Их» особо доверенное лицо — злоупотребил доверием вольных каменщиков и коварно вступил в масонские ряды с заведомо предательской целью, а масоны затем об этом прознали, то можно не сомневаться, что они должны были Троцкого сей же час «радиироватъ» и потом его членство категорически отрицать.

И ещё совпадение: публично и целенаправленно травить барона Ротшильда (одного из «Них») и привязывать его к друзьям Муры — «советским шпионам» — начали в 1980 году. Поэтому книга Берберовой — уже и из самой Муры пытающаяся сделать тоже «советскую шпионку» и тем самым бросающая как бы ещё одну побочную тень на главных шельмуемых — вышла очень на руку преследователям Виктора Ротшильда: в том же самом году; вот ведь как кстати получилось…

Это предположение — что Нина Берберова не совсем самостоятельно задумала и написала свою мифотворческую книгу — высказываю в форме попутного и сугубо моего личного комментария, а не в одном из итоговых заключительных абзацев повести только потому, что никаких документальных улик, подтверждающих данное предположение, пока не встречал.

___________________

Если так оно и происходило на самом деле в жизни — а я думаю, что примерно так всё и было — всерьёз неприятно только одно: не могла Нина Берберова не знать, что вступить с ней в открытую полемику, принять публично сторону Муры и с фактами в руках защитить Мурину честь никто из свидетелей не сможет, хотя бы по одному из двух вышеупомянутых неписаных правил; и в результате сляпаный ею порочащий миф останется жить — навеки…

НО это, конечно же, всего лишь догадка, вероятность которой зависит в том числе и от того, насколько были верны отправные предположения, то есть от того, насколько можно верить «Раковскому».

На мой взгляд, повторяю, «Красная симфония» отнюдь не банальная фальшивка, а серьёзная, исполненная на высоком профессиональном уровне литературная мистификация и одновременно — документальный роман с ключом. Доводы в пользу такого суждения можно привести, условно говоря, и технические, и по существу.

Технических аргументов довольно много, и немалое их количество уже не раз обсуждалось другими по самым разным поводам, поэтому ограничусь парой примеров более «редких» и к тому же лично мне хорошо понятных ввиду моей профессии.

«Красная симфония» была впервые опубликована в 1950 г. в Испании. Публикатор повести, объясняя в начале, каким образом рукопись попала к нему в руки, указал, что некий доктор Ландовский, поляк, учившийся пару лет медицине в Париже, очутился после революции в России и со временем попал на службу в спец-лабораторию НКВД, где работал с наркотиками и психотропными веществами. В силу его специализации и знания французского языка сталинский порученец Габриель и велел Ландовскому присутствовать при его секретной беседе с Раковским, чтобы незаметно добавлять Раковскому в питьё специальный препарат и таким образом стимулировать в нём повышенную разговорчивость.

Сам Габриель, судя по сведениям, приведённым в «Красной симфонии» — чилиец, выходец из очень богатой семьи, какое-то время жил и учился во Франции. Раковский (реальный) тоже довольно долго жил, учился и впоследствие работал во Франции. Можно предположить, что у них не было возможности разговаривать на родном языке хотя бы одного из них (испанском или болгарском). [168]Так что беседуют Габриель и Таковский на французском языке, которым оба владеют более или менее свободно. Можно предположить, что беседовать на их общем рабочем языке — русском — Габриель не захотел в силу особой секретности их встречи (он знал, что в соседней комнате их разговор записывал «на аппарат» некий русский «механик» — четвёртый и последний персонаж в этом рассказе — простой тех. сотрудник НКВД, который французским языком не владел.)

Когда затянувшаяся почти на шесть часов беседа под утро закончилась, Габриель, по-прежнему стараясь не множить без надобности число посвящённых лиц, поручил Ландовскому самым срочным образом, используя записанную «механиком» фонограмму, разобрать, распечатать и перевести на русский язык всё проговоренное за ночь. Далее Ландовский довольно подробно рассказывает, как он это задание выполнил.

Стенограмму беседы он просто распечатал в одном экземпляре на французском языке и отдал её Габриелю. Тот прочитал текст, добавил необходимую правку и вернул его, чтобы Ландовский тут же сделал с него перевод на русский язык в двух экземплярах, один из которых предназначался лично И. Сталину.

Ландовский признаётся, что на свой страх и риск напечатал, спрятал и сохранил третью копию перевода. Её-то вместе с дневниками нашёл потом, уже во время войны неизвестный испанский военный на неизвестном трупе в районе блокадного Ленинграда и передал по возвращении в Испанию человеку (публикатору), который постепенно перевёл её на испанский и через пять лет после войны издал отдельной книгой.

Значит, все последующие публикации «Красной симфонии» в самых разных странах мира на самых разных языках — это не просто вторичные переводы (всегда плохие уже сами по себе). Ведь текст на испанском языке, который им всем послужил оригиналом, в свою очередь тоже сделан не со стенограммы на французском языке, то есть не с оригинала, а с тоже переводного русского текста.

Более того, и этот русский перевод, и даже французский оригинал безупречными тоже не являются: говорят на французском чилиец и болгарин, и для обоих французский язык — не родной, а иностранный (они его не в детстве естественным путём усвоили, а учили-зубрили уже в студенческие годы); перевод на русский язык такого очень непростого текста выполнил не профессиональный русский переводчик, а полный дилетант в этом деле, медик, к тому же — поляк.