Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Общественное мнение в Венгрии восприняло силовой вариант разрешения польского кризиса в целом спокойно, увидев в этом неизбежный в сложившихся условиях путь к преодолению хаоса в союзнической стране. Более того, на определенные категории оппозиционно настроенной интеллигенции введение военного положения в Польше подействовало сдерживающе. Подачкой Кадара венгерскому пролетариату в целях нейтрализации нежелательных настроений явилось провозглашение субботы нерабочим днем – требование, фигурировавшее в программе «Солидарности». Как бы там ни было, венгерская оппозиция откликнулась на события 13 декабря новыми программными документами: глубокий анализ истоков кризисных явлений в Восточной Европе сочетался в них с поисками перспектив развития [811].

Контакты Кадара с западными лидерами не стали менее интенсивными и в 1982 году. На встречах в Будапеште с Ф. Миттераном, посетившим Венгрию с официальным визитом, и в Бонне с В. Брандтом венгерский лидер неизменно уклонялся от обсуждения вопроса о положении в Польше, подавая это как внутреннее дело Польши и лишь в некоторых своих, международных аспектах как внутриблоковое дело, относящееся к компетенции стран ОВД, но отнюдь не западных держав. Любые попытки Запада вмешаться в польские события, подчеркивал он, лишь угрожают разрядке напряженности.

На следующий день после введения военного положения руководство ВСРП на своем заседании постановило в соответствии с ранее поступившей просьбой Ярузельского оказать Польше необходимую экономическую помощь. Польская сторона была заинтересована не только в материальной поддержке. Команда Ярузельского именно в этот период проявила особенно большой интерес к конкретному опыту политической консолидации в Венгрии в первые месяцы после событий осени 1956 года. По приглашению ПОРП вскоре после введения в Польше военного положения в Варшаву приехала делегация ВСРП во главе с главным идеологом партии Д. Ацелом. Ярузельский с ней встречался, внимательно выслушивая советы. Из Будапешта по его запросу было послано и большое досье с материалами о венгерской консолидации. В отчете, подготовленном для ЦК ВСРП [812], члены венгерской делегации писали об изучении функционерами ПОРП венгерского опыта, который считался однозначно позитивным, ведь положение в Венгрии оставалось стабильным на протяжении уже более чем двух десятилетий [813]. Интерес этот сохранялся и в последующие годы. Со стороны ВСРП неизменно предостерегали поляков от механического копирования венгерских образцов, призывали ставить во главу угла местные, специфические особенности. В польской пропаганде после 13 декабря 1981 года тема Венгрии 1956 года занимала значительное место. Снова и снова показывая по телевидению кинохронику тех дней, партпропагандисты старались внушить рядовому поляку, что лишь своевременное введение военного положения собственными силами позволило избежать не только линчеваний и прочих ужасов «будапештской осени», но и прихода иностранных войск.

Стремление польской коммунистической элиты учесть все позитивное, что было в венгерской модели социализма, и использовать эту модель в качестве образца, не переломило вектора развития Польши. Тем более что уже не за горами был 1985 год, когда приход к власти М. С. Горбачева и начало перестройки в СССР поставили коммунистических лидеров Восточной Европы перед совершенно новым вызовом – всех, включая не чуждого реформаторским идеям генерала В. Ярузельского и прагматика Я. Кадара, эволюционировавшего в 1980-е годы под влиянием польских событий к более консервативной, контрреформаторской платформе. Внутриполитические изменения в СССР ускорили крах коммунистического режима в Польше. Та же судьба постигла в конце 1980-х годов и более благополучный режим Кадара в Венгрии. Реальный социализм не выдержал испытания временем, в новых исторических условиях закономерно уступив место плюралистическим формам правления.

Как и подобает заметному явлению не только венгерской внутриполитической жизни, но и международных отношений, события осени 1956 года в Венгрии сразу же оказались в центре внимания мирового общественного мнения, что стимулировало обращение к их изучению и осмыслению сначала публицистов и политических экспертов, а затем, по мере прохождения некоторой временной дистанции, и историков в разных странах. Многомерность и многослойность объекта исследования предопределили многообразие подходов к нему и неоднозначность трактовок, дали толчок дискуссиям (иногда довольно острым) о характере и движущих силах венгерских событий, их историческом значении, нереализованных перспективах. Об устойчивом интересе исследователей и более широкой, прежде всего политически ангажированной публики к теме свидетельствует огромное, измеряемое не сотнями, а тысячами, количество опубликованных во всем мире работ – монографий, научных статей, документальных публикаций, мемуаров, публицистических опусов [814].

Долгое время, в силу политико-идеологических и не в последнюю очередь цензурных ограничений, работы, дававшие сколько-нибудь полную и всестороннюю картину происходившего в Венгрии осенью 1956 года, могли появляться лишь за пределами стран советского блока (при этом надо, конечно, иметь в виду, что и западная историография, с одной стороны, в целом не отличалась беспристрастностью в трактовке венгерских событий, а с другой стороны, среди многообразия работ, выходивших в США и Западной Европе, большую долю, как и в странах Восточной Европы, составляла политико-пропагандистская литература, явно не отвечавшая критериям научности). В первые месяцы после революции в потоке западных публикаций по ее горячим следам главное место занимали свидетельства очевидцев. Наиболее оперативно откликнулись на события иностранные журналисты, находившиеся в те недели в Венгрии либо собиравшие информацию, работая в Австрии с венгерскими беженцами [815].

Центр Будапешта. 11 лет спустя после Второй мировой войны

На протяжении многих недель венгерские события не сходили с первых полос ведущих западноевропейских и американских газет. Именно собирательный образ венгерского борца за свободу стал «человеком года» (1956 года) по версии наиболее влиятельного в ту пору американского политического еженедельника «Time». Но при всем внимании западной прессы к венгерским событиям наиболее глубокий след в осмыслении их сущности оставили не зачастую поверхностные свидетельства западных корреспондентов, иногда просто гнавшихся за сенсацией, а отклики двух крупных восточноевропейских литераторов, лучше чувствовавших венгерскую (и шире, региональную, среднеевропейскую) специфику и принимавших увиденное в Венгрии ближе к сердцу; к тому же их репортажи обладали несомненными художественными достоинствами. Известный сербский писатель, а впоследствии и политик, Добрица Чосич, если верить позднейшей версии, был командирован в Венгрию по распоряжению самого Тито, для того, чтобы дать югославскому руководству и более широкой общественности максимально полную картину венгерских событий. Его репортажи, впервые опубликованные в главной белградской партийной газете «Борба» [816], при всей точности многих характеристик были, впрочем, не лишены субъективизма и спорных моментов.