Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Как бы то ни было, с осени 1981 года венгерский лидер, очень опасавшийся импорта в свою страну идей «Солидарности», и сам все более активно пытается надавить на поляков, настаивая на принятии ими более решительных мер. Подобно руководителям других братских партий Кадар считал необходимым положить конец тому, что происходит в Польше. Но исходя из горького опыта 1956 года он призывал деятелей ПОРП, высоко ценивших его мнение, обходиться по возможности без кровопролития, прибегая лишь к самым необходимым административным мерам – прежде всего к изоляции наиболее радикально настроенных оппозиционеров.

Избрание генерала В. Ярузельского в октябре 1981 года первым секретарем ЦК ПОРП Кадар воспринял с удовлетворением, видя в нем человека, способного к более твердой политике. В этом лидер ВСРП не ошибался. Опасаясь полного экономического коллапса и того, что Москва вмешается силовым путем в ход событий, Ярузельский, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти – руководство партией, советом министров и министерством обороны, – приступил к подготовке введения военного положения собственными силами [806].

В начале декабря 1981 года в Москве состоялось совещание министров обороны стран ОВД, с польской стороны в нем участвовал заместитель министра обороны Ф. Сивицкий. Обсуждалась жесткая формулировка итогового коммюнике, предназначенного для печати – речь в нем, по сути, шла о возможности совместных действий в интересах спасения социалистических завоеваний в Польше. Эту жесткую формулировку приветствовал и Ярузельский, имевший свои мотивы – он хотел публикацией этого документа оказать давление на добивавшихся власти лидеров «Солидарности», вынудить их к отступлению либо, что более вероятно, возложить на них всю ответственность на тот случай, если польским властям придется самим осуществить силовую акцию. Поскольку подготовка акции была в самом разгаре, речь скорее может идти о сознательном тактическом ходе Ярузельского – он собирался представить польскому общественному мнению введение военного положения как превентивную меру, опередившую санкции союзников по ОВД. Ясно ведь, что на фоне угроз, звучавших из Москвы, введение чрезвычайного положения можно было бы интерпретировать как акт, направленный на предотвращение внешнего вмешательства. При обсуждении текста коммюнике, однако, возникла дискуссия, против предложения о жесткой формулировке выступили венгерский и румынский министры обороны. Если к особой позиции Румынии на подобного рода совещаниях в Москве привыкли и ее предвидели, то особое мнение венгров оказалось довольно неожиданным, озадачив советскую сторону. Министр обороны ВНР Л. Цинеге заявил, что не полномочен подписывать столь политически важный документ без консультации с руководством своей партии. В Будапеште заседало Политбюро, когда Цинеге позвонил из Москвы и спросил Кадара, что делать. Лидер ВСРП, находившийся в очень непростых отношениях с Чаушеску, парадоксальным образом именно в нем нашел себе союзника. Ожидая, что румыны будут противиться жестким формулировкам, увидев в них ущемление суверенитета социалистических стран, Кадар призвал Цинеге от имени ВСРП, ссылаясь на румынскую позицию, предложить представителям других стран подумать над компромиссной формулировкой, устраивающей всех членов ОВД. На венгров пытались давить, чтобы вынудить их изменить позицию. Их обвиняли в неблагодарности – ведь в 1956 году им была оказана «интернациональная помощь». Но Цинеге, исходя из установок, данных Кадаром, остался непреклонен. По сути дела, именно венгерская сторона блокировала принятие предложенной более жесткой формулировки [807].

Особая позиция Венгрии вызвала в Москве определенную озабоченность. 9 декабря для выяснения ситуации в Будапешт прилетел председатель Совета министров СССР Н. А. Тихонов. Кадар, встретившись с ним, прояснил свою точку зрения. Он говорил о том, что не до конца понимает, в какой мере та предложенная для принятия всеми странами-членами ОВД платформа отражает мнение и ожидания В. Ярузельского и его команды, не уверен в том, что она не осложнит их положение в самой Польше. Венгерский лидер назвал первоначальную формулировку неудачной и потому, что она наверняка вызовет на Западе новую антисоветскую кампанию, на этом фоне усилия социалистических стран по защите мира не будут видны мировой общественности. Кадар вместе с тем заверил Тихонова в том, что принципиальная позиция Венгрии – быть на стороне СССР там, где дело касается принципиальных вопросов международных отношений – не изменится. С советской стороны были приняты эти объяснения, инцидент был исчерпан. Никаких принципиальных разногласий между сторонами действительно не было. В Москве не исключали в качестве крайней меры оказание определенной военной помощи Ярузельскому в деле наведения им порядка в Польше, в генштабе прорабатывались соответствующие планы. Вместе с тем в Кремле считали предпочтительным, чтобы польское руководство само ввело военное положение, всячески побуждали к этому Ярузельского, не торопясь с принятием политического решения даже о самой ограниченной советской военной акции в помощь «польским друзьям». Это нашло отражение в записи заседания Политбюро от 10 декабря, в том числе в выступлениях таких влиятельных его членов, как Ю. В. Андропов и А. А. Громыко [808]. В Москве все же извлекли определенные уроки из событий 1968 года в Чехословакии, когда полностью сорвались планы по приведению к власти правительства «здоровых сил» и пришлось вызволять из-под ареста и сажать за стол переговоров людей «команды Дубчека». В 1980–1981 годах Брежнев неоднократно заверял польских лидеров, что не предпримет акции без них и вопреки их воле, что в принципе не расходилось с планами руководства СССР и отражало более реальную оценку ситуации – так называемые «здоровые силы», на которые можно было бы опереться, были здесь еще более слабыми, нежели в Чехословакии 1968 года. Если в первой половине 1981 года в Кремле еще питали некоторые надежды на их активизацию, то ход и решения IX съезда ПОРП, состоявшегося в июле, показали беспочвенность таких планов, заставили делать ставку на Ярузельского [809]. Нет, таким образом, никаких оснований говорить о том, что особая позиция двух союзников – Кадара и Чаушеску – стала сколько-нибудь существенным фактором, повлиявшим на удержание советских войск от наступления на Варшаву.

Введение Ярузельским 13 декабря 1981 года военного положения, приостановка деятельности «Солидарности» и интернирование активистов оппозиции в определенном смысле подтвердили правоту Кадара, последовательно выступавшего за решение поляками проблемы собственными силами. Руководством ВСРП эта акция была воспринята с немалым облегчением. Кадар сразу же посылает Ярузельскому телеграмму в знак поддержки проводимых действий. Позже, в октябре 1983 года, венгерский лидер, встречаясь в Польше с Ярузельским, высоко оценил тот факт, что польским коммунистам удалось без внешней помощи преградить путь «контрреволюции» и «анархии», они тем самым оказали неоценимую услугу не только Польше, но всему социалистическому лагерю и мировому коммунистическому движению [810]. На самом деле это, однако, нисколько не меняло того обстоятельства, что, как и в Венгрии 1956 года, в Польше 1981 года для сохранения коммунистического режима пришлось прибегнуть к силовым средствам.