И. Осипова - «В тени Лубянки…»

С документом, полученным в посольстве Турции, я поспешил в Главное таможенное управление, где за пять минут в моем паспорте США мне поставили штамп о том, что автомобиль был ввезен без пошлины. Теперь я был готов к беседе со всеми офицерами таможни по поводу моего автомобиля, включая и налоговые проблемы в этой связи. Эти офицеры еще не знали о том, что их начальник поставил штамп о беспошлинном ввозе, объяснили, что их послал Бюробин и они должны задать мне несколько вопросов. Они также заявили, что у них приказ опечатать мой автомобиль. Я встретил их не только очень вежливо, но показал им «состав преступления», помог прочитать километраж пробега автомобиля и поставить пломбы на автомобиль, то есть окрутить бечевками ручку передней двери машины, педали и спидометр и закрепить концы веревки свинцовой печатью.

Закончив операцию, я отвел их в мой кабинет, чтобы им было удобнее задавать вопросы. Мне предъявили два экземпляра официальных таможенных бланков. Имя, фамилия, профессия, марка автомобиля, номер двигателя, где куплен, через какую границу ввезен в страну и так далее. Напомню, что автомобиль был ввезен без пошлины, зарегистрирован в посольстве Франции и оплачен мною, а пункт, по которому они хотели обвинить меня, — это, вероятно, либо неоплата пошлины, либо, еще хуже, ввоз обманным путем. Когда я ответил на все вопросы, они попросили подписать документ. Я отказался, вызвав недоумение обоих агентов.

До этого момента мы беседовали в обычном тоне, теперь же я выразил раздражение и недоумение, показав им паспорт США, заявление об освобождении от налогов и исправленный техпаспорт автомобиля. Я спросил их, какие могут быть проблемы, если все документы в порядке. Я не только отказался подписывать бланки, но выразил энергичный протест, потребовав соединить меня с их начальником. Бедные таможенники оказались в затруднительном положении. Они взяли с собой опись моих документов и оставили неподписанные бланки; на следующий день они снова явились, чтобы принести извинения и снять пломбы с автомобиля, и по причине волнения у них это получилось недостаточно быстро. Планы Бюробина либо конфисковать мой автомобиль, либо поймать меня на мошенничестве с треском провалились.

Но Советы отомстили мне, надолго отказавшись выдавать мне норму бензина, у них ведь было еще достаточно «струн на арфе мелких неприятностей», как выразился тогдашний посол США.

Благодаря — опять же — посольству Турции я получил из МИДа разрешение посетить мою бывшую квартиру в резиденции посла Франции, где уже не осталось никого из персонала, чтобы забрать часть моих вещей и перевезти их в Борисоглебский переулок, где я с риском для жизни прожил все время бомбардировок.

14 октября 1941 года, когда немецкая армия приближалась к Москве, мне позвонили из посольства США и велели упаковать вещи в две сумки и присоединиться к группе, которая собирается в Спасо-Хаусе для эвакуации в Куйбышев. Я пошел без сумок попрощаться с моими соотечественниками и пожелать им счастливого пути. На вопрос посла, где мои сумки, я ответил, что по-прежнему не хочу покидать свой приход. Он попросил меня написать заявление о моих намерениях, добавив, что не знает, как прореагируют на это Советы. Я напечатал и подписал все, что он просил, но заметил, что у Советов сейчас много других проблем. От людей я уже знал, что солдат Красной армии заставляют идти в бой под дулами пулеметов, направленных им в спину заградительными отрядами НКВД — НКГБ.

Поезд из пяти вагонов с отправляющимися в эвакуацию ушел из Москвы той же снежной ночью, и, возможно, поэтому его не бомбили. Я молил Бога сохранить их от всех бед. О панике в столице, продолжавшейся три дня, в прессе не было ни одной строчки, все иностранные корреспонденты тоже уехали в Куйбышев. Та первая военная зима была ужасно холодной, она остановила наступление вермахта в пятнадцати километрах от столицы. В 1812 году, сто двадцать девять лет назад, армию Наполеона также поймал в ловушку генерал Мороз. Я утверждаю, что значительная часть населения города надеялась избавиться от ненавистного режима. На единственной проходимой дороге, ведущей из города, убегающих комиссаров, не успевших вовремя покинуть город, разъяренная толпа жителей забила до смерти. Холод был такой, что в нашем доме замерзала вода, лопались трубы, и приходилось приносить воду в ведрах с улицы.

В апреле следующего года в Москву прибыла миссия «Свободной Франции». Ее руководитель уговаривал меня вернуться в мое прежнее жилище, но зловоние, распространявшееся по всей округе вследствие отсутствия гигиенических условий и накопившихся отходов во дворах, вынудило меня отказаться от этой мысли. У американцев не нашлось комнаты для меня, а британцы любезно приютили меня в особняке, в котором раньше жили мои дорогие друзья миссис и мистер Гарри Босток, мои прежние прихожане. Позже, когда в столицу стали частично возвращаться сотрудники дипломатического корпуса, пришлось освободить место в этом гостеприимном доме для законных обитателей.

С согласия турецкого посольства, все еще соблюдающего французские интересы, и при поддержке главы миссии Франции, настоящего советофила, я загрузил грузовик своими вещами и взял курс на французское посольство. Его охранял помощник дворецкого, на которого мне указали как на добровольного агента НКВД. Я выбрал квартиру в пристройке, отделенной от основного здания, так как ее было легче обогревать и там стояла самодельная печка из кирпичей и глины с трубой, выводившейся в окно. Так жили многие москвичи, в жилых домах практически не было центрального отопления. Я сам покупал дрова, которые сам же колол и пилил. Один раз мне помогли два красивых молодых человека, молодые летчики, которые были по ошибке откомандированы в Москву. Ожидая приказа о переводе в другое место, они жили в «Метрополе», где отбивались от нескольких «Мат Хари», которые набросились на них по приказу НКВД.

После оплаты и получения талона на несколько кубических метров дров я все еще не мог получить их, так как необходимо было еще проставить на документы печать официальной организации. А так как советский закон запрещал мне, служителю культа, иметь такую печать, я обратился в американское посольство, где получил отказ. Спешу заметить, что многое изменилось в лучшую сторону с тех пор, как послом США стал адмирал Уильям Х. Стэндли. Тогда мне наконец-то поставили печать, я добыл рабочую одежду и грузовик и отправился за дровами вдоль берега реки при двадцатипятиградусном морозе. Чтобы ускорить погрузку, я привез с собой два фунта сахара, который я купил у эвакуированных сотрудников посольства США. Когда заведующий складом увидел это, он сказал, что с таким пакетом в следующий раз можно загрузить целый грузовик дров без всякого разрешения! Таким же образом делалось многое. Я, конечно, не мог согласиться на такое предложение.