И. Осипова - «В тени Лубянки…»

По дороге в отель я получил свою первую порцию пропаганды; девушка-гид заученно рассказала мне о текущей пятилетке. К счастью, расстояние до отеля было небольшим, как и идеологическая обработка, которую мне пришлось выслушать. Единственной возможностью сравнить условия жизни здесь и за пределами России для моего двадцатилетнего гида было пребывание в Шанхае в течение двух лет, где она довольно хорошо выучила английский язык [112] Многие девушки из «Интуриста» занимались в Шанхае непыльной работой по изучению английского языка. . Ее идеи о западной цивилизации и ужасах капитализма, ежедневно описываемых в «Правде» и «Известиях», основывались на этом опыте, полученном на Дальнем Востоке.

Когда мы ехали по Тверской улице, мое внимание привлекли две вещи: первое — это исключительная чистота улиц и второе — нескончаемые очереди людей, стоящих на холоде в ожидании, когда они смогут войти в продовольственный магазин, где они получат свой паек. Я видел, как некоторые люди стояли рядом с хлебными магазинами с протянутой рукой. Этот жест означал одно и то же и в капиталистической, и в социалистической стране, но не в СССР, где попрошайничество было объявлено несуществующим. Гиды на это имели готовое объяснение: некоторые люди отказываются работать, считая для себя более приемлемым добывать пропитание таким образом!

Правда, конечно, заключалась в том, что целой категории российских граждан было отказано в продовольственных карточках. Не в состоянии платить на черном рынке безумные цены, особенно за хлеб и другие необходимые продукты, эти несчастные были вынуждены рассчитывать на благотворительность других. Для этих людей, которым по закону было запрещено покупать хлеб по официальным ценам, лучшей милостыней был маленький кусочек черного хлеба. Для этих отверженных был придуман термин лишенцы, обозначающий лиц, лишенных их гражданских прав. В это время в одной только Москве находились тысячи таких лишенцев. Подобная ситуация была и в других советских городах.

На следующий день после нашего приезда я решил получить свой багаж на московской таможне, но мои знания русского языка в это время были таковы, что я мог пытаться говорить только наудачу. Я нанял в «Интуристе» автомобиль с шофером, чтобы привезти свой багаж после необходимых официальных процедур. Досмотр моих вещей занял четыре часа. Интересно, что чиновников больше всего заинтересовали книги. Собрания по догматике и нравственному богословию поставили их в совершенный тупик; так же как и том Канонов и, конечно, мой бревиарий [113] Бревиарий — часослов, священнический молитвенник. — Прим. сост . — все на латыни. Все это потребовало долгих объяснений, но они, по-видимому, были удовлетворены, поскольку все пропустили.

Когда подошло время оплачивать их услуги размером в один рубль пятьдесят копеек, я вдруг вспомнил, что у меня нет ни одной советской копейки. Я уже так привык платить за все в золотом выражении, что не подумал о такой ситуации. В это время по официальному обменному курсу 1 доллар был равен 1,14 рубля (золотом). Я предложил заплатить в иностранной валюте, чиновники немедленно начали совещаться и в конце концов согласились. Принесли счеты, и мне снова, как в поезде, был продемонстрирован точный, но утомительный расчет, обнаруживший, что мой долг советскому правительству немного превышает 10 золотых копеек. Это был самый маленький счет, который мне пришлось оплатить за все годы моего пребывания в России. Я был рад заплатить два доллара, оставив им сдачу на чай. Самый длительный таможенный досмотр, которому я когда-либо подвергался, был не слишком неприятным. Пятеро чиновников были вежливы, но все-таки требовали объяснений по каждому печатному тексту, найденному в моем багаже. Когда позднее я рассказал нескольким американским журналистам об этом моем опыте, они поздравили меня: «Только четыре часа, святой отец? — удивились они. — Обычно на это уходит четыре дня!»

Я порадовался тому, что все обошлось. Но не прошло еще и недели моего пребывания в «Савое», когда мой энтузиазм был несколько притушен. Меня вызвали к заведующему отелем на беседу, во время сухого и краткого разговора мне было сказано: «Время вашего пребывания в Советском Союзе как туриста закончено. Мы надеемся, что вам понравилось. Вот ваши документы. Пожалуйста, примите меры по вашему возвращению в Соединенные Штаты!» Это было сказано со всей серьезностью. Но ведь я же подписывал официальную декларацию в советском посольстве в Вашингтоне, заявляя о своем намерении остаться в России на неограниченный срок. Объяснив все это, я отдал свой паспорт заведующему для продления регистрации. В обмен на 5,5 рубля золотом меня зарегистрировали еще на три недели.

Было ли это трюком для выкачивания долларов или попыткой отбить у меня желание остаться в России? Мне это осталось неизвестно. Но скоро я узнал, что они использовали любой предлог для добывания валюты. В «Савое», как и в других отелях, любой предмет или услуга, проданные иностранцу, должны были оплачиваться в золотом эквиваленте: еда, почтовые марки, телеграммы, парикмахерские услуги. Кроме мелких услуг, таких как стрижка, которая стоила 30 золотых копеек, все остальное было несоизмеримо с их ценой.

Позже я узнал, что иностранная валюта, так жадно собираемая советскими чиновниками: доллары США, фунты стерлингов Великобритании, рейхсмарки Германии и тому подобные — используется для содержания шпионов, работающих за пределами страны. И не считайте, что мне это просто наивно померещилось.

В то время, когда я приехал в Россию, и до начала Второй мировой войны иностранных путешественников, покупающих что-либо в твердой валюте через «Интурист», систематически обирали. Театральные билеты, например, для иностранцев стоили в 40–50 раз дороже обычной цены в бумажных рублях. Особый билет по цене «втридорога» считался привилегией и давал возможность посмотреть физкультурный парад на Красной площади. Были организованы специальные охотничьи туры для иностранцев, готовых потратить золотые рубли за выстрел в медведя. Конфискованные предметы искусства, иконы, картины, фарфор, книги, предметы культа и огромное количество церковной утвари, отобранной государством у арестованных владельцев, а также при закрытии церквей и монастырей, продавались за марки, франки, доллары и так далее [114] Капиталистический принцип Р. Т. Барнума нашел полезное применение в умах внешне суровых, но охочих до золота комиссаров. .

В заключение этой главы читатель узнает, что случилось с послом Буллитом в день его официального прибытия в СССР. Сам посол с удовольствием и юмором рассказывал об этом происшествии. Посол также пересек границу на станции Негорелое через неделю после прибытия персонала посольства в советскую столицу. Когда его поезд затормозил, он увидел, что весь вокзал украшен флагами США и СССР. Это был первый приезд полномочного посла в Советский Союз; чтобы приветствовать его, накануне из Москвы на пограничную станцию прибыли две делегации. Одна состояла из сотрудников его посольства, а другая была представлена группой Наркомата иностранных дел. После обмена приветствиями посол был препровожден в комнату, украшенную национальными флагами: провозглашались здравицы за процветание Америки; зазвучали тосты за советско-американскую дружбу. Все присутствующие присоединились к застолью. Кроме официального приема, каждый на своем месте, от начальника вокзала до последнего привратника, тоже выпил за здоровье посла. Посол вспоминал даже, что вся команда поезда, включая инженера с кочегаром вместе с носильщиками, одетыми по этому случаю в белые фартуки, поднимала тосты за вновь прибывшего американского посла. Все весело пировали, когда был дан сигнал к отправлению поезда. Тут же с низким дореволюционным поклоном к послу подошел старший официант и представил ему счет. На нем фигурировала стоимость в рублях за веселую вечеринку, данную в его честь! Веселый юмор и нрав посла быстро справились с естественным замешательством. А так как у него не было советских рублей, дело было быстро улажено солидной суммой американских долларов, после чего посол продолжил свое путешествие в Москву.