И. Осипова - «В тени Лубянки…»

Странно было слышать собственного посла, предлагающего мне получить средства от иерархов, чтобы я мог заплатить советскому правительству сорок процентов от этих средств! Я чувствовал необходимость дать ему понять, насколько оскорбительно его предложение. И только потом он вспомнил о цели моего визита к нему; в конце встречи он сказал, что разговаривал с Вышинским и Лозовским о «моих разных делах и мелких неприятностях», и добавил: «Отец Браун, если Советы настаивают, я не вижу возможности помочь вам». Я ответил, что, если дело возникнет снова, я надеюсь, что он встанет на мою защиту. После этого он задал мне удивительный вопрос, упомянув о беседе с Вышинским и Лозовским: «А вы не можете прекратить общение с русскими людьми?» Это и было настоящей причиной давления на меня! Посол был согласен с Советами, недовольными тем, что моя церковь полна русскими прихожанами.

Я немедленно разочаровал посла, надеявшегося, что я повешу на двери церкви табличку с надписью: «Только для американцев и иностранных прихожан». Чем недовольны Советы? Кто виноват в том, что закрыты другие католические церкви в Москве? Кто арестовал не только католическое, но и православное, протестантское, иудейское и мусульманское духовенство на много километров вокруг Москвы? Я поинтересовался, рассказывал ли Вышинский о своей постыдной роли в судебном преследовании священников! Предложение посла прекратить мое общение с русскими прихожанами наполнило меня стыдом, особенно при взгляде на американский флаг, символ свободы. После этого посол повторил: «Отец Браун, если они будут настаивать на этом, я ничем не смогу помочь вам».

Вооруженный такой мощной поддержкой, я снова отправился в отдел подоходного налога с намерением сказать комиссару, что дело теперь целиком зависит от посла Соединенных Штатов Америки. Но он был занят, и я передал сообщение через секретаря. Все семь лет, которые я прожил в Советском Союзе после того инцидента, попытки запугивания продолжались, но меня больше не беспокоили по поводу налогов. Однако мои «добрые» друзья никоим образом не исчерпали набор приемов, ловушек и уловок, старательно придумываемых для моего «удобства» и «спокойствия».

Моя старая железная лошадка, унаследованная от епископа Пия Неве, была близка к агонии, отслужив свое в невероятных погодных условиях. Подошло время заменить мой доживающий свой век «рено», разбитый вдребезги ранее напротив НКВД. Благодаря пожертвованию от нью-йоркской католической благотворительной миссии мне достался другой, более экономичный четырехцилиндровый «рено». И хотя я сам заплатил за автомобиль, его беспошлинная доставка была организована на адрес французского посольства с разрешения посла Поля Наггьяра. По техническим причинам автомобиль был также зарегистрирован на французское посольство, но он был в моем полном распоряжении.

Советы не могли открыто вмешаться в ситуацию, но я знал, что они были недовольны. Кроме меня во всем СССР из священнослужителей автомобиль был только у псевдомитрополита так называемой Красной церкви. Даже будущий патриарх Русской Православной Церкви получил возможность приобрести персональную машину только после нападения Гитлера. Все средства шли в ход, чтобы дать почувствовать этим церковникам, что они «нежелательные паразиты». Мой новый автомобиль позволил мне продолжать исполнять мои все возрастающие священнические обязанности. Прекрасно «объездив» его, я колесил без проблем, никогда не нарушая правил дорожного движения. Я получал большое удовольствие, сидя за рулем моего нового «рено».

Все офицеры дорожной милиции знали меня, в том числе и управляющие движением вокруг Кремля и Красной площади. Они всегда улыбались, когда я проезжал мимо, и оказывали мне знаки внимания. С тех пор как французское посольство переехало на Большую Якиманку, я каждое утро по дороге в церковь Святого Людовика проезжал через Красную площадь. В отличие от постоянно менявшихся часовых НКВД, дорожные милиционеры обычно стояли на своем посту более длительное время. Они умело регулировали быстро движущиеся автокавалькады «больших шишек», появлявшиеся внезапно с разных сторон; так как все дороги вели к Кремлю — от них требовалось умение быстро реагировать, чтобы избежать столкновений, которые, как ни странно, случались довольно редко. Было интересно наблюдать за милиционерами, четко регулирующими движение быстро мчащихся по городу кремлевских автомобилей.

Каждый раз, когда я около полудня проезжал через Красную площадь возле Спасских ворот Кремля, там стоял один и тот же регулировщик, который всегда весело приветствовал меня. Проезжая от моста мимо собора Василия Блаженного или от музея Ленина, я всегда, приближаясь, давал два гудка. Он останавливал движение и давал мне право проезда. Других я тоже узнал за долгие годы, сами по себе они были замечательными парнями. Встречаться с ними на дороге было для меня удовольствием, неприятности начинались, когда они не были «сами по себе», а действовали по приказам НКВД. В то утро около 10:30 утра я выехал со двора американского посольства на Моховой и повернул направо в направлении французского посольства. Я сидел за рулем моего нового «рено», сверкающего заводской краской, пересек улицу Герцена и остановился на красный свет на углу улицы Коминтерна. Это одно из самых загруженных мест в Москве, ведущих к Арбатской площади, здесь было много скоростных автомобилей, едущих по направлению к Кремлю. На этом месте постоянно дежурили дорожные инспекторы в форме МВД — КГБ и люди в штатском, они следили за всем, что происходит на этом месте каждую секунду.

Передо мной в другом ряду стоял автомобиль, также ожидавший сигнала светофора. Я думал, что я один стою за этим автомобилем, как внезапно, без какого-либо сигнала в бампер моего «рено» со страшным ударом врезался старый лимузин «кадиллак». Это произошло на виду у всех в хорошо охраняемом месте, водитель «кадиллака» не был слепым, и это было явно преднамеренное столкновение. Все произошло очень быстро… Все милиционеры исчезли из виду, как по волшебству. Все свидетели слышали шум и видели, как черный «кадиллак» врезался в мой автомобиль. По обеим сторонам улицы люди восклицали: «Как им не стыдно!» Весь эпизод длился не больше минуты. Но в это время не было видно ни одного милиционера, как будто они все сговорились исчезнуть. На юго-западном углу старинного здания Коминтерна висела стеклянная будка с милиционером, который регулировал светофор. Когда мой автомобиль ударили, я заметил, как регулировщик, сидевший в будке, быстро наклонился и на все время инцидента исчез из виду. Других милиционеров тоже не было видно.