Степан Злобин - Салават Юлаев

Слушайте, так говорил:

- Трижды обманувшего тебя

Не слушай врага.

В час, когда милость предложит,

Отвергни гордо...

Пусть меч его острием проникнет

К горлу, панцирем не закрытому.

Не слушай врага, дарующего милость,

Даже тогда не слушай,

Когда дар его равен жизни...

К вечеру Белобородов сказал Салавату, что приказ о выступлении не может быть отдан, пока не известно с какой стороны стоят вражеские войска. Нужно было разведать врага, но не просто разведать, как делалось это высылкой разъезда в десяток всадников. Враг был со всех сторон. Ограничиться перестрелкой разъезда - это значило ничего не узнать. Нет, нужно было ввязаться в серьезный бой и в смертельной схватке заставить врага точно раскрыть, где находятся его главные силы. Надо было отправить в разведку человек пятьсот с опытным командиром.

И Салават решил сам выйти в эту разведку.

Он переправился через Ай и пустился на ближайшую переправу через Юрузень, держа путь к родному селению, как вдруг перед самым рассветом из горной лощины ринулись на него в атаку гусары. Всадники сшиблись в рубке.

Как барсы, бесстрашно рвались в бой башкиры. В огнестрельном бою у гусар был перевес над башкирами, но в рукопашной схватке отборный алай Салавата не уступал им. Рубка саблями, стремительные удары пик, наносимые насмерть с конского разбега, поражали гусар.

Молодой капитан Карташевский, командовавший авангардом Михельсона, был выслан за тем же, за чем Салават: его задачею было обнаружить сосредоточение главных сил Пугачева. И Салават старался изобразить, что он-то и есть эта самая "главная" сила.

Сломленные башкирами в рукопашной схватке, гусары начали отступать.

В их смятых и поредевших рядах раздалась ружейная пальба. Запоздало ударили барабаны и заиграла труба...

Салават понял, что выстрелы, как и весь этот шум, направлены не к обороне, а чтобы подать весть своим о том, что отряд погибает. Это был зов о помощи к самому Михельсону. Отступить, оставить врага недобитым? А вдруг обман? Вдруг поблизости и нет никого, кто может прийти к ним на помощь?.. И снова призвал Салават своих воинов к схватке. Не выпускать врага, не дать ему отойти, чтобы он не имел перевеса в огненном бое, - добить в рукопашном бою.

Под новым натиском Салавата гусары кинулись уходить по лощине. Башкиры пустились за ними в угон, как вдруг с высоты небольшого увала затрещали ружейные выстрелы. Наперерез Салавату бежала пехота - это на помощь погибавшему авангарду подоспел Михельсон.

Башкиры узнали его силуэт, во мгле рассвета обрисовавшийся на вершине холма.

Его имя пролетело среди башкир, и самое имя его уже заставило дрогнуть сердца...

Салават его тоже узнал. Отборные лучники, собранные Салаватом в особый отряд, остановились и выпустили полсотни стрел в направлении смелого всадника.

Все видали, как он не спеша повернул своего коня и, спокойно съехав с пригорка, скрылся в кустах...

Грохотнула пушка с той стороны, где все видели Михельсона.

Салават понимал, что опасность растет с каждым мгновением, и, не поворачивая назад, словно продолжая преследование уходящих гусар, он повел свой отряд в лощину, чтобы скрыться меж гор, уйти по долинам ручьев и речушек, сбить со следа врага... Главная задача была исполнена Салаватом: он знал теперь, где находится Михельсон и с какой стороны ожидать наступления на Киш.

Хозяева гор, знавшие с детства каждый ручей и тропу, башкиры сбили врага со своих следов. Михельсон потерял Салавата из виду на несколько долгих, важных для Пугачева часов...

В шатре Пугачева сошелся военный совет. Кроме военной коллегии, были тут Белобородов и Салават.

Уроженец Кунгурского уезда, знавший Урал, изъездивший дороги и тропы его как купец и как воин, Белобородов чертил на белой кошме углем, взятым из костра, карту Урала: крепости, реки, ущелья, заводы...

Атаманы военной коллегии, сам Пугачев, Салават и Белобородов смотрели на карту. Путь на Казань, а оттуда - на Нижний и на Москву мог идти через Уфу, но тут на пути стоял Михельсон, а за ним надвигался Фрейман. Этот путь мог также лежать вверх по Аю, на Красноуфимск и Осу, но с востока грозил генерал Декалонг, который ударил бы непременно во фланг. В Екатеринбурге и Кунгуре, кроме того, стояли большие команды, которые могли нанести оттуда смертельный удар.

И военный совет разработал блестящий план.

Белобородов движется с войском на Нязе-Петровский завод, прикрывая главные силы от нападения Декалонга с востока; при этом он разглашает повсюду, что с ним идет сам государь.

Салават выступает к Уфе, прикрывая царя от удара со стороны Михельсона, но тоже всем говорит, что царь идет с ним на Уфу.

Юлай остается на месте в горах, занимая ущелья, переправы рек и горные перевалы, тревожа врагов и делая вид, что главные силы сосредоточены где-то в горах, в районе заводов, где и засел Пугачев.

А в это время, хранимый со всех сторон, сам Пугачев без боя по Аю выходит за Красноуфимск и осаждает Осу, чтобы овладеть переправою через Каму.

Так строился план, но они не успели закончить обсуждение этого плана, когда Михельсон ударил на лагерь.

Здесь было довольно сил для сопротивления врагу. Впустив Михельсона в середину собравшихся войск, можно было бы тут задавить его просто массой. Но это могло означать, что на выручку Михельсону подоспеют Фрейман и Декалонг, а главной своей задачей Пугачев считал поход на Москву.

И хотя пугачевские командиры не успели еще до конца обо всем сговориться, - вступив с Михельсоном в бой, Салават твердо помнил о том, что путь его должен лежать на Уфу.

Главный натиск гусар угодил как-то так, что их эскадрон ворвался в лесок, где стоял перед тем шатер Пугачева.

Салават увидал это вовремя и сам с двумя сотнями воинов ринулся царю на подмогу. Сабля его сломалась в бою от удара по ружейному стволу, и Салават выхватил из-за седла сукмар, под губительной тяжестью которого падали с ног не только гусари, но даже кони валились с разбитыми черепами и сломанными хребтами...

Михельсон наседал, видимо, считая, что самое основное сейчас - отрезать дорогу к Уфе. Ночной бой с Салаватом он принял за попытку всей армии Пугачева прорваться на Уфу. Он расставил так свои силы, что преградил все пути на юг и на запад. Натиск его был стремителен и горяч. Под первыми ударами Михельсона башкиры слегка потеснились.

Когда Пугачев увидал, что Михельсон теснит его войско, - превозмогая страдания, причиняемые ему раной, он потребовал дать коня, чтобы сесть в седло и самому скакать в битву.

- Куда ты, надежа! Тебе уходить, а не голову подставлять. Ведь ранен ты, и рука у тебя не крепка! - взмолился Овчинников.

- Убей меня тут, а не дам я тебе коня, не пущу тебя в схватку, вмешался Давилин. - Сколь душ загубили, а тут тебя даром отдать Михельсону...