Степан Злобин - Салават Юлаев

- Жена, кого ты мне родила - мальчика или девчонку? - спрашивал Юлай.

Салават, бегая по степи, усеянной цветами, вечно что-то сам себе бормотал...

- Девчонка, право, девчонка! - ворчал Юлай, глядя на младшего сына. Как я тебя посажу на коня?!

Но пришла пора, и отец посадил Салавата в седло. Он велел ему крепче держать повод, а сам понукнул коня. И вдруг трехлетний наездник весь просиял.

- Н-но! - крикнул он со смешным молодечеством, подсмотренным им у лихих подростков, и изо всех силенок хлестнул коня свободным концом повода.

Конь вздрогнул.

- Тр-р-р! - остановил его испуганный отец.

- Н-но-o! - звонче и веселее прежнего выкрикнул Салават и снова хлестнул коня.

Юлай протянул было руку, чтобы схватить коня под уздцы, но умное животное, казалось, поняло и своего юного всадника, и тревогу его отца: словно играя с ребенком, конь пробежал легкой рысцой с десяток шагов.

Юлай снял с седла разгорячившегося малыша, внес в кош и подал жене.

- Мальчишка! - сказал он. - Нет, не девчонка - мальчишка.

По мере того как сын рос и мужал, все больше привязывался к нему старшина и прощал ему многое из того, чего не простил бы старшим сыновьям.

Своенравие и горячность мальчика, мечтательная влюбленность в природу, умение слагать песни - все в нем подкупало отца. Даже когда Салават схватил Сулеймана за горло - и тогда Юлай был на его стороне, но он не ждал, что мальчишка бросится на него самого. Этого он не мог простить своему любимцу.

Салават отпустил жеребца и, взвалив на спину тяжелую шкуру, вошел в кош.

- Салам-алейкум! - сказал он.

Он скинул на землю шкуру и развернул. При этом она заняла почти половину коша. С гордостью Салават посмотрел на братьев - Ракая и Сулеймана - и на своих двоюродных братьев, вчера смеявшихся вместе со всеми.

- Где взял? - забыв о вчерашней ссоре, спросил Сулейман, пораженный добычей брата.

- Это я ободрал барана, - насмешливо ответил ему Салават. - В лесу их много пасется.

Гости засмеялись.

- Ну, жягет, расскажи, - сказал незнакомый старик.

Салавату и самому не терпелось, он десять раз рассказал бы о своей победе, но Юлай возразил:

- Не пристало почтенных гостей тревожить мальчишеской болтовней! Салават еще молод, чтобы разговаривать со старшими. Ему только четырнадцать лет. Пусть он идет на женскую половину.

Салават залился румянцем унижения и молча, покорно вышел. Ни горячий жирный бишбармак, ни шурпа, ни чекчак, ни мед, ни кумыс не прельщали его. Обида заставила его отвернуться даже от самой смачной еды.

Мать Салавата рассказывала женщинам о его ночной победе и, дав ему переодеться, то и дело подходила и спрашивала, очень ли больно ему. Она чувствовала обиду сына и жалела его.

Солнце спускалось. Уже скоро должны были начаться скачки, и Ракай, и Сулейман, и даже младший двоюродный брат - Абдрахман - поедут, а Салават никуда не поедет и будет, как маленький, тут сидеть с бабами...

В степи у арбы, стоявшей без дела с закинутыми оглоблями, собралась молодежь.

Тут были братья Салавата, двоюродные братья его и толпа подростков, приехавших в гости.

Салават затаился один невдалеке от собравшейся молодежи. Он видел отца, сидевшего на задке высокой арбы, и даже слышал его слова. Отец рассказывал о чудесном дедовском луке, хранившемся у него в сундуке. Отец рассказывал о нем так много раз, что Салават, как и братья его, уже знал весь рассказ наизусть, но все-таки жадно слушал, как и другие, столпившиеся вокруг старшины, юноши.

- В Самарканде, у хана Аксак-Темира, был одноглазый лучник, монгол. Из рогов дикого буйвола он делал самые тугие и верные луки. Когда умер хан, лучник зачах от тоски без дела и понял, что сам он тоже скоро умрет. Последний свой лук он подарил самому сильному из батыров хана Темира. Этот батыр был отец наших отцов Ш'гали-Ш'кман. Его стрелы люди всегда узнавали по птичьему свисту.

Когда Ш'гали-Ш'кман собрался умирать, он отдал свой лук старшему из своих сыновей. Это был Кильмяк-батыр. И сказал Ш'гали-Ш'кман: "Кто сможет, как я, владеть моим луком, тот приведет башкирский народ к славе". - Юлай не добавил к рассказу, что в последний раз знаменитый лук был натянут Кара-Сакалом.

Юлай достал с пояса ключ и подал Ракаю, чтобы он принес со дна сундука заветный прадедовский лук.

Когда Ракай принес его, все тесно столпились вокруг, все по очереди старались, пыхтели над ним, но тетива только тоненько тенькала и срывалась из-под пальцев.

С завистью глядел Салават на забаву подростков. Он не смел подойти.

Поговорив о том, что прежние батыры были сильнее, Юлай сам понес лук назад в кош, Салават отвернулся и сделал вид, что ему все равно.

Молодежь направилась к месту, где должны были начаться скачки. Чтобы никто не видел зависти в его глазах, Салават перевел взгляд на небо. Почти над самой его головой кружился орел. Глаза Салавата вспыхнули охотничьим огнем. Он вскочил и в несколько прыжков догнал Юлая.

- Атай, карагуш! - крикнул он, почти вырвал из рук Юлая лук и наложил стрелу. От напряжения он почувствовал боль в левой лопатке, разодранной медведем, разозлился и побледнел.

Все замерли на поляне у коша Юлая.

Орел, как бы дразня охотника, на мгновение застыл в воздухе, распластав крылья, и в тот же миг тетива непокорного дедовского лука тенькнула, оперенная стрела с резким свистом взвилась в небо и насмерть сразила птицу.

- На! - крикнул стрелок, подавая отцу лук. - На! Я - малайка!

И Салават бросился прочь. Не слыша криков похвал и удивления, он скрылся в кустарнике возле реки.

Он забрался в ивовую чащу и не вылез даже для того, чтобы взглянуть на скачки, борьбу и бег. Спина от сильного напряжения разболелась.

Когда кончился день и у кошей в степи горели костры, от которых слышались пение и музыка, Салават вылез из своего убежища и в сумерках сел у реки с новым, только что вырезанным из камыша кураем. Отдавшись нежным звукам курая, Салават не слышал, как за его спиной появился отец. Юлай стоял недвижно, боясь спугнуть песню. Наконец он присел рядом с сыном.

Заметив отца, Салават прекратил игру.

- Играй, играй - поощрил старшина.

Салават поднес было курай снова к губам, но взглянул на отца и опустил.

- Ну, играй, играй, - настойчиво повторил отец.

- Не пристало почтенного старшину беспокоить мальчишеской пискотней на дудке! - с насмешливой почтительностью, дерзко сказал Салават.

Но Юлай не обиделся.

- Ты натянул лук Ш'гали-Ш'кмана! - серьезно сказал он.

Удовлетворенный недоговоренным признанием отца, которое для него прозвучало как просьба об извинении, Салават приложил курай в уголок рта, и тихий, задумчивый звук опять полился из сухой камышинки. Юлай молча слушал, дружески сидя плечо к плечу с сыном.