Степан Злобин - Салават Юлаев

- Атай! - пролепетал Салават. Он кинулся на колени, схватил руку отца, прижал ее ко лбу, и слезы, как в раннем детстве, сами скатились из глаз Салавата на большую костлявую руку отца...

- Если бы ты не ударил кяфыра в его поганую рожу, все равно они сожгли бы нашу деревню. Они все равно нашли бы, за что ее сжечь. Она им мешает, сынок... Они хотят делать плотину... Купец заплатил за это, наверно, немало денег... Не зря ведь у них была с собой для поджогов просмоленная пакля, утешал старшина сына.

Отец говорил еще какие-то слова из Корана, но Салават их не слушал. Мать дала Салавату сухое платье. Дрожащими от радости руками она сама, как ребенка, его раздевала, сама помогала одеться, приговаривая, как маленькому, ласковые слова:

- Вот у нас и рубашечка стала сухая, и спинка согреется, вот нам и будет тепло... И ножки обуем в сухие сапожки... И кушать будем...

- Если бы все мы кинулись за тобой на солдат, то мы их победили бы, сказал Сулейман Салавату. - Сами мы все виноваты, что оробели.

- Дурак! У них ружья, пули! - проворчал Ракай, лежавший, как брат и отец, на животе.

Салават угрелся под одеялом из лисьего меха. Ему казалось, что он проспал бы еще три дня, когда суровый голос отца разбудил его:

- Уходи, Салават. Уходи, пока не увидели люди, что ты жив. Ведь горе какое у всех! От горя никто ничего не рассудит по правде. Еще кто-нибудь и начальству напишет... В Биккуловой, под Оренбурхом, знакомый татарин держит умет. Он примет тебя. Три года пройдут, тогда возвращайся. За три года немало воды утечет - все смоет время, и злобы людской не станет...

И Салават ушел до восхода солнца.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В глубине Оренбургских степей, по дороге от Оренбурга к Самаре, по тракту стояло немало одиноких уметов - заезжих дворов, в которых останавливались проезжие обозы с русскими товарами для азиатов и с азиатским товаром, идущим в Россию. Иногда приставали в уметах и караваны верблюдов, и окруженные злыми сторожевыми собаками гурты перегоняемых из степей жирнозадых овец, и тысячные табуны лошадей. В умет заезжали чиновники, офицеры, купцы - перед всяким гостем татарин, хозяин умета, старик, широко распахивал ворота двора; для старых знакомцев он отпирал тяжелый замок каменной подклети, куда складывал на ночь товары, а ключ отдавал владельцу товара. Зато с огорода, через коровник, был у татарина сделан тайный лаз, ведомый лишь немногим. Через этот лаз пробирались в умет никому не знакомые молчаливые люди. Нередко их ноги были потерты колодками или цепями, на руках сохранялись под рукавами язвы от кандалов, а то и звенья неспиленной цепи; случалось, что заходили беглые крестьяне, бредущие по свету куда очи взглянут, подальше от родной подневольной пашни, от барских плетей... Бежали раскольники{120}, расстриги-попы{120}, арестанты и каторжники - и все находили приют...

Был слух, что татарин к себе принимает даже разбойников и хранит их награбленное добро, но никогда не случалось, чтобы вблизи умета кого-нибудь грабили подорожные гуляки, не случалось и того, чтобы драгунский дозор, искавший разбойных людей, напал на их след возле умета. У старика Салтана было всегда напасено довольно сена, для добрых коней чиновникам и офицерам всегда мог старик угодить овсом, в любой час мог зарезать овечку, старуха его, Золиха, подавала к столу и сметану, и масло, и молоко, и яички, всегда у нее припасен был мед, а для добрых людей - и кислушечка-медовуха, и бражка, и квас...

На этот умет и пришел Салават в осеннюю непогоду, в слякоть и в дождь. Салтан в это время в подклети отмерял для проезжих овес.

Убедившись, что здесь, у амбара, никто не слышит его, кроме хозяина, Салават рассказал ему о себе. Старик Салтан сокрушенно покачивал головой, слушая рассказ Салавата о его злоключениях.

- И чего молодому такому было соваться! - недоуменно сказал он. - Чего тебе надо? Отец - старшина, богат человек, у русских в почете... Ну, поставили бы деревню на новом месте. Места, что ли, у бога под солнышком мало?!. Думаешь ты, что цыплята орла с двумя головами клевать могут? Орел с двумя головами - ой сильная птица какая!..

Салават, потупясь, молчал.

- На божьи порядки, джигит, поднимаешь руку. На зверя охотник есть, на птицу - орел, на бедного человека - богатый... Думаешь, ты доброе дело сделал - все рады будут? Рот ведь желтый еще у тебя. Тебе бы в гнезде сидеть, а ты полетел! На дворе - сова, на земле лисица съест. Как, сказал ты, зовут тебя?

- Салават.

- Имя святое дали тебе - Салават, это имя мира и тишины, а ты вон что затеял!.. Отца твоего таскать теперь станут: где, мол, сына укрыл? Если узнают, меня тоже схватят: "Зачем беглеца на двор пускаешь?"

- Святой пророк Магомет{129} говорил... - осмелился возразить Салават.

- Ты меня не учи, что пророк говорил! - перебил хозяин. - Я Корану учился - сам знаю! Заезжий двор у меня ведь!.. Солдаты каждый день ходят, у приезжих гостей смотрят бумаги, а где у тебя бумага?!

Салават резким движением вскинул заплечный мешок.

- Прощай, Салтан-агай! Не ко двору тебе в доме держать орленка - возьми поросенка! Прощай!..

По жидкой грязи, смешанной с конским навозом, Салават под дождем зашагал по двору к воротам.

- Куда ты? Горячий-то парень какой ведь попался! Постой! - забормотал, догоняя его, хозяин. - Стой, говорю! - Он схватил Салавата за полу чекменя. - Салтан-старик не таких еще укрывает... От слова беды не случится. Ну, побранил!.. Борода-то, гляди, седая, а ты молодой. Мне что тебя не учить маленько?! Иди, оставайся. Племянником будешь моим - из-под Казани приехал, Ахметка.

Юношеская гордость толкала Салавата от старика, но он был измучен долгим путем, промок под дождем, иззяб. Гордость его боролась с желанием пожить наконец спокойно. Много дней мотался он от кочевки к кочевке, от умета к умету, от двора ко двору, где попало ночуя, голодая, пробираясь к Салтану, у которого в давние годы скрывался и сам Юлай.

- Ну, кому говорю! Ишь, упрямый племянник! Идем.

Старик взял его за руку и новел в избу, вдруг изменившимся голосом весело бормоча:

- Хе-хе! Большой ведь ты вырос, Ахметка! Большой какой стал!.. Хе-хе! На сестру похож... Ну, как в деревне дела? Как дядя Гумар торгует?

Старик провел его в заднюю пристройку избы и подтолкнул в чулан, заваленный мешками с мукой, овсом, конской сбруей, заставленный бочками, кадками и ларями.

У двора в это время послышались голоса, конское ржание, послышался стук в ворота.

- Вишь, гости наехали. Тихо сиди. Кто увидит - Ахметом зовись... Я лучше запру тебя тут, чтобы никто не увидел.

И Салават услыхал, как он снаружи навесил и запер замок.

Салават сел на нары.

По густой грязи во дворе зачвокали конские копыта, въезжая в ворота, заскрипели колеса телег, с трудом переехавших, видимо, многие броды и смывших деготь с осей.