Степан Злобин - Салават Юлаев

- А сколь, братцы, немцев в России над русским народом лютует помыслить-то только!

- Да им что русак, что татар, что башкирец - одна цена. Как намедни-то он старшину. Я мыслил, башкирцы его на куски раздерут, - ан стерпели!

- И стерпишь! Ведь тут - либо ныне стерпи, либо завтра натерпишься путце!

- Братцы, каша поспела! - позвал кашевар.

У других костров также недолгий свой отдых рабочие проводили за беседой: там кто-то рассказывал бабкину сказку про Кривду и Правду, там спорили о волшебных счастливых травах...

Возле палатки немца стояли несколько человек, провинившихся за последний рабочий день, - немец собрался чинить им допрос и расправу. Все знали, что кончится дело плетьми. К побоям привыкли, и неминучие плети были уже не страшны. Хотелось только, чтоб немец "не вытягивал душу" проклятой и нудной отчиткой, от которой сосало под ложечкой и мутило тошнотой.

- Косяин заботился на тебе, а ты ворофаль! Уф, какой стидны позор на рабочий люди! Господь бог указаль трудиться на пот лица, а ти нехороши лентяйка! Дурной шеловек, нишего не стоиль такой шеловек. Пфуй, такой шеловек! Хлеб кушать хочешь, работа делать не хочешь... За такой шеловек мне ошень печаль, и косяин печаль, и сам господь бог печаль за такой шеловек!.. Теперь тебя плети лупить отдам, как скотин. Разум нет - плети лупить!.. Шеловек долшон все разуметь без плеть... - подражая немцу, отчитывал прочих провинившихся товарищей один из бывалых рабочих, пока немец ужинал у себя в палатке, откуда сквозь слюдяное оконце сочился бледный мерцающий отсвет свечи.

Несмотря на свое невеселое ожидание, остальные, слушая зубоскала, не могли удержать усмешки.

Меркли последние краски зари в облаках, с реки поднялась пока еще чуть заметная дымка тумана, вечерний прохладный ветер повеял запахом осени... У одного из костров занялась протяжная волжская песня.

Над огнями рабочего стана проплыла тяжело и бесшумно большая сова.

И вдруг по всему лагерю раздался в воздухе какой-то необычный свист, в двух-трех местах послышались крики боли, свист повторился, и тут только поняли все, что на стан их сыплются стрелы. Одна из стрел угодила в палатку немца. Плотинный мастер выскочил из палатки, а в лагере уже начался переполох, потому что целая туча стрел пролетела над станом, а вслед за тем от нежилой башкирской деревни послышались крики и визг скакавших в набег башкир...

И рабочие, и плотинный мастер не раз слыхали о том, как башкиры дрались за свои земли. Расширенным в страхе глазам строителей вместо трех десятков юнцов представилась тысячная орда повстанцев, скачущая в мстительный, кровавый набег, и, бросив свой стан, строители пустились бежать вдоль берега... Стрелы свистали вдогонку, они почти не приносили вреда, но раз поддавшуюся страху толпу было не успокоить, не образумить... Да и кому образумить? Плотинный мастер был сам не воин, а у строителей не было желания сражаться с грозною силой невидимого во мраке врага.

В неистовой ярости, опьяненные легкой победой, напали юнцы на лагерь, брошенный русскими.

- В воду! Все в воду! - кричал Салават, швыряя в течение реки какой-то неведомый инструмент, найденный в палатке у немца. - В огонь! Жги, чтобы от них ничего не осталось! - кричал он, кинув в костер сорванную с кольев палатку плотинного мастера.

Кинзя с сожалением вертел в руках лесорубный топор.

- Что смотришь?! - крикнул в лицо ему Салават.

- Хороший топор...

- В воду кидай! - неумолимо потребовал предводитель набега.

- Пила... - заикнулся кто-то другой.

- В воду! - выкрикнул Салават.

И в воду летели брошенные шапки и сапоги, топоры, пилы, ломы, кувалды, котомки с добришком рабочих, котелки с пищей и все, что осталось в покинутом стане строителей.

- В воду! В воду! - кричали мальчишки, кидая все, что попало, пока не осталось от строителей никакого следа.

Так кончили они расправу с лагерем, потом стащили к берегу и сбросили в воду заготовленные бревна, раскидали землю, натасканную для постройки плотины, и только тогда, вскочив по коням, помчались домой...

Они возвращались героями, пьяные победой. Они пели удалые песни, и их рассказы о всех событиях этой ночи казались им достойными славы дедов. Они ждали похвал со стороны стариков, но вместо похвал услыхали только укоры.

- Быть беде! - с упреком сказал Юлай Салавату. - Тебе, Салават, надо бежать не позже нынешней ночи.

- Куда? Бежать со своих кочевок, от своего народа?!

- Бежать без оглядки, - с горечью подтвердил отец. - Забыть свое имя, свой край, отца, мать, жену...

- Я победил русских, - гордо сказал Салават. - Они бежали от нас, как зайцы, а ты говоришь - мне бежать от них?! Ты, атам, привык их страшиться. Смотри - они не посмеют больше вернуться в свой табор, рубить лес и строить плотину. Я говорю - не посмеют.

И в самом деле, прошел день, другой, третий. Салават с товарищами все время держали разъезды между кочевьями и зимовкой; с затаенным сердцем высматривали они, не появятся ли снова строители возле своего разоренного стана, но вырубка была пустынна, раз только заметили лисицу, которая по-хозяйски копалась в куче отбросов, сваленной русскими.

Прошла неделя и две недели...

- Я говорил, атам! - торжествовал Салават. - Их только не нужно бояться. Они успели уже забыть те времена, когда среди нас были батыры. Я не зря натянул лук Ш'гали-Ш'кмана... Вот близится осень, и мы придем на зимовье, и дома наших дедов не залиты водой. Мы будем в них жить, как жили отцы.

Удивительно было для всех, что купец так легко отступился. Многие верили в то, что лук Ш'гали-Ш'кмана таит в себе волшебную силу и удача будет всегда сопутствовать удальцу Салавату. Особенно верила в это молодежь, бывшая с Салаватом в набеге.

Громко звенела во всем юрте песня:

С соболем шапка зеленого цвета

Вот Салавата-батыра примета.

Спросите: "Скольких же лет Салават?"

Батыру пятнадцати лет еще нету...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Круговой путь, совершаемый за лето кочевьями, подходил к концу. Еще один переход - две недели кормежки скота - и пора на зимовье. Травы желкли, все чаще лились дожди, и кошмы, не высыхая, пропахли кислым запахом прелого войлока. Кобылы начали убавлять молоко, молодые барашки повыросли и выглядели как взрослые овцы, зато выросли и молодые волчата и вместе со старыми волками врывались в табуны и в отары овец, принося опустошение. Пастухи и собаки не спали в эти темные осенние ночи.

Охотники с соколами и орлами тешились в редкие ясные дни удалой охотой на отлетающих уток, гусей и журавлей. Вода в реках становилась особенно глубокой, когда в ней отражалось бездонное густо-синее осеннее небо, и даже на взгляд она была холодна, а по течению ее все чаще неслись золотистые и багряные листья деревьев.