Степан Злобин - Салават Юлаев

Довольный своей хитростью, он свернул по ближайшей тропинке вправо и подхлестнул коня. Вместо того чтобы ехать по Юрузени, он пересек ее и поехал вдоль Каратау, переехал Сим, дальше хотел повернуть налево, мимо Усть-Катавского завода. Белизна снега резала до боли его глаза. Сильно заныла рана. Салават сунул руку к себе под одежку и в липкой мокроте нащупал жесткий предмет. "Пуля вышла!" - подумал он. В тот же миг желтые пятна пошли по снежной пустыне. Салават испугался, что вот он сейчас упадет и погибнет... Он крепко схватился за шею коня и потерял силы...

Когда он очнулся, под головой его снова была подушка, а сверху прикрыт он был тем же овчинным тулупом. Салават открыл глаза. Теперь он лежал на лубке между двумя лошадьми, подвешенный на лямках. Лица всадников, везших его, были от него скрыты поднятыми овчинными воротниками.

Салават глядел на яркие звезды в небе.

"Как они меня нашли? - подумал он. - Хитрый толстяк! Неужели он все время следил?"

Могучий всадник сидел на правой лошади. Салават был удивлен способом передвижения. Если бы ехали к дому, то можно было проехать и на санях, не было надобности везти верхом, - верно, пришлось поехать где-то стороной и притом проезжать через крутые, бездорожные горы.

"Странно, - думал он, - неужели приходится убегать от царицыных войск? Для чего они двинулись через горы?"

Салават хотел спросить Кинзю, но не хотелось нарушать ночной тишины. Он шевельнулся. От движения заболела рана. И, не в силах сдержаться, он застонал. Богатырь, обернувшись, склонился с седла. В блеклой мути рассвета Салават увидел чужое лицо... Это был не Кинзя. Салават овладел собой и сдержал готовый сорваться крик. Он даже закрыл глаза и притворился спящим, чтобы лучше обдумать свое положение. Он был в плену... Какая участь ждала его?! Знали ли эти люди, кого схватили? Кто они сами - сторонники Бухаира или солдаты царицы?

- Кто ты? - спросил Салават по-русски.

- Молчи, - сурово ответил грузный всадник.

- Куда ты меня везешь?

- На Авзян-завод. К генералу Афанасу Ивановичу Соколову.

Салават закрыл глаза. Он сознавал свое бессилие перед судьбой: генерал так генерал, - может быть, удастся обмануть генерала!

Лошади остановились.

- Вставай. Я тебе помогу, - обратился к Салавату тот, кого он сначала принял за Кинзю.

- Спасибо. Сам встану, - сухо и гордо сказал Салават.

Салават поднялся с подушки, сошел с луба и сам, стараясь ступать тверже, взошел на крыльцо.

Дверь пахнула навстречу теплым паром. В доме, несмотря на раннюю пору, горел огонь и люди сидели за столом.

Салават перешагнул порог.

- Здравствуйте, - сказал сопровождающий воин, войдя вместе с ним.

- Здравствуй, здравствуй. Милости просим, - ответил от стола неожиданно знакомый Салавату голос.

У стола, в кругу рабочей семьи, сидел высокий, широкоплечий бородач с серо-стальными пристальными глазами, рябым лицом, отмеченным красными пятнами каторжного клейма на лбу, с повязкой на носу.

- Хлопуша! - радостно закричал Салават с порога и пошатнулся от слабости. Такой "генерал" был не страшен.

- Салават! - так же радостно вскрикнул Хлопуша. - Что с тобой, парень? Что ты белый? Рожа-то как известка.

- Ранен я, - ответил Салават, - пуля вышел в дороге. Совсем затянулся было, а тут взял да вышел...

- Иди, иди, садись скорей, - захлопотал Хлопуша, - иди. Это ладно, что пуля вышла. Бабку позовем. Справит тебе она примочки, и жив будешь... Ашать* хочешь?

_______________

* Ашать - есть.

- Какой там ашать! - махнув рукой, сказал Салават и опустился на лавку, бледнея от слабости и радостного волнения.

- Водки! - крикнул Хлопуша, поняв его состояние. - Лучший дружок мой, пояснил он засуетившимся хозяевам и сам притащил Салавату подушку.

Страшной смесью из водки с луком и чесноком ожгло все внутренности Салавата, но Хлопуша был убежден, что это самое целительное средство, и Салават покорился... Хлопуша не отходил от него до полудня, рассказывал о том, как он был схвачен и заключен в тюрьму, как оренбургские власти решили послать его к Пугачеву с "увещевательными" письмами, как он, вместо того чтобы письма разбрасывать, все их представил своему государю и как теперь государь его, генерала Соколова, послал по Уралу: "Лети, сокол, - сказал государь, - да бей черных воронов".

- Вот и летаю, голубь! Здесь, на Авзяне, пушки лью, - рассказывал Хлопуша, - с рабочим народом в миру да в ладу. Царским ослушникам гостинцы готовлю... Рабочих людей пособрал, что лопатками да кирками владают. Теперь хоть крепости свои строй... Дня через четыре выхожу опять под Оренбурх, к государю... А ты где воюешь, голубь?

- Сарапул взял, Красноуфимск покорил государю, мелкие крепости брал, которые сжег, в которых солдат побил... Под Кунгуром дрались!.. Четырнадцать пушек брали в Красноуфимске... - слабым голосом перечислял Салават.

- А где же тебе бока наломали?

- Под Кунгуром бока ломал... Теперь много дней прошло... Новый полк собирать буду...

- Валяй, валяй, гляди, и генералом станешь не хуже меня, - подбадривал раненого Хлопуша. - Тут вот со мной из татар полковник, который тебя привез. Храбрый парень... Оружия мало, вот чего худо. Кабы всей амуниции вволю - мы бы давно на Москве уже были... Вот сейчас я двенадцатую пушку дожидаю. Заводские-то мужики молодцы - с хлебом-солью приняли, всякую честь оказывают. Пушки без слова льют, кольчуги куют, говорят: "Для своего царя стараемся - свою волю добываем". А ты был у государя-то? Признал его?

- Как не признать... Калякал с ним кое о чем... Письма брал... Салават начал дремать от хмеля.

В это время в избу вошел казак.

- Афанас Иваныч, десятой пушки лафет готов, айда смотреть - зовет мастер, - позвал он Хлопушу.

Хлопуша вышел, а Салават заснул.

Встреча со старым другом Хлопушей обрадовала Салавата. Ведь перед его глазами он предстал теперь уже не молодым мальчишкой, не знающим жизни, а опытным воином с опасной раной, которой гордился Салават больше, чем чином полковника. Салавату было радостно показать Хлопуше, что вот его, Хлопуши, ночные разговоры у костров, денные беседы в пути, в степях и в лесах, бродяжничество по уметам, разбой по дорогам, песни и сказки - все не прошло даром.

В течение следующих трех дней Салават, подчинясь Хлопуше, лежал, чтобы дать зажить ране. Ворожейка-лекарка, старуха Ипатишна, делала ему примочки, лечила настойками и наговорами, и кто знает, какое из этих лекарств больше помогало, вернее всего - молодая кровь.

Через три дня Хлопуша сказал ему, что выступает под Оренбург.

- Бог знает, уж свидимся ли? Прощай. Хорошо, что господь тебя послал еще раз на моем пути, - увидал я, что не дермо из тебя выросло, а человек. Счастливо. Поправляйся - да снова на недругов. Пуще всего помни, что заводами нам владать надо, заводских искусников да выдумщиков на свою сторону склонять - тогда половина дела будет сделана; в заводе тебе и пушку выльют, и кинжал и саблю сделают, и картечи сготовят. И народ заводской дружней да смелей. Землероб за свою коровенку, за скудельное добришко трясется, а заводскому мужику - и хотел бы трястись, да не над чем. Вот он зато и смелее!