Армен Гаспарян - Россия и Германия. Друзья или враги?

В 7.15 из Москвы поступил приказ атаковать и уничтожить войска противника.

Те минуты воспринимались им как долгожданный триумф политической воли. Он шел к нему с самого начала своей карьеры вождя карликовой партии, которая завоевала власть в Германии и избавила ее от унизительных условий Версальского мира. Его цель – сокрушить еврейский большевизм – была теперь близка как никогда. И сознанием исторического момента было проникнуто каждое слово его речи: «Германский народ! В этот момент идет наступление – величайшее из тех, что видел мир. Я решил сегодня передать судьбу и будущее Германской империи и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в нашей борьбе!»

Москва. Кремль. Раннее утро. В кабинет к генеральному секретарю Всесоюзной коммунистической партии большевиков Иосифу Сталину быстрым шагом вошел народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов. Он лапидарен: германское правительство объявило войну. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Как напишет позднее сам Молотов, германский посол Шуленбург был очень расстроен, вручая заявление о начале войны, и даже сказал, что лично он сделать уже ничего не может.

Немецкое нападение осуществлялось тремя группами армий: «Север», «Центр» и «Юг». Каждая из них отвечала за одно из трех стратегических направлений: на Ленинград, Москву и Киев. Была поставлена задача: максимально быстро рассечь на части, окружить и уничтожить Рабоче-крестьянскую Красную армию на возможно более близких к границе рубежах. Наступление должно было завершиться оккупацией всей европейской части СССР.

Трудящиеся Ленинграда слушают о нападении фашистской Германии на Советский Союз

В 7.15 из Москвы поступил приказ атаковать и уничтожить войска противника. Эти совершенно абстрактные контрмеры никто не мог выполнить. Еще менее реалистичной была директива № 3, изданная вечером того же дня, в 21.15, и подписанная уже не Сталиным, а маршалом Советского Союза Тимошенко и генералом армии Жуковым. В ней советским войскам ставилась задача перейти в контрнаступление, окружить и уничтожить вражеские армии, с тем чтобы потом занять их исходные базы на польской территории.

Все это было в духе легендарного выступления по радио народного комиссара иностранных дел Вячеслава Молотова: «Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы советской авиации с честью выполнят долг перед Родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору». В этой речи интересен прежде всего отсыл к русской истории. Молотов напоминает о судьбе Наполеона и вводит в употребление выражение «Отечественная война». А ведь это в известном роде была ересь. В СССР тогда строго руководствовались известным постулатом Маркса и Энгельса: у пролетариев нет отечества. Но умение делать правильные выводы в трудную минуту – отличительная черта сильных политиков. Сталин и Молотов ими были – вне всякого сомнения.

Между тем указания Москвы еще больше усилили замешательство в штабах. Попытки остановить наступление немцев с помощью беспорядочных контратак были оплачены дорогой ценой, не дали ожидаемых результатов и задержали организацию эффективной обороны. По свидетельству очевидцев, в первые часы войны в Генштабе никто толком не знал, что предпринять. Некоторые даже вспоминали предостережения репрессированных маршалов и генералов, к которым в свое время не прислушались.

В Берлине ликовали. Казалось, что война закончилась, не успев начаться. Под руководством фельдмаршала Кейтеля была завершена разработка знаменитой директивы № 32 о том, что делать после победоносного разгрома Красной армии: осенью 1941 года нанести удары из Ливии через Египет – в Иран и далее в Индию; из Болгарии через Турцию – на Ближний Восток. Начальник германского Генерального штаба генерал Франц Гальдер записал в дневнике: «Русская сухопутная армия разгромлена, и вряд ли при дальнейшем продвижении немецких войск на Восток русские смогут оказать наступлению немецкой армии серьезное сопротивление» .

Но были среди немецких стратегов и те, кто не спешил праздновать победу. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт писал в своем дневнике: «Война с Россией – бессмысленная затея, которая не может иметь счастливого конца… Вы только посмотрите на эти огромные пространства. Мы не можем разгромить противника и оккупировать всю западную часть России от Балтийского до Черного моря за несколько месяцев» . Но таких, как Рундштедт, было тогда критическое меньшинство, и слушать их, естественно, никто не стал.

На Британских островах сообщение о начале вторжения Третьего рейха в СССР было получено рано утром 22 июня. Как раз за два дня до этого премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль говорил о скором начале германо-советской войны. И Черчилль, и президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт сходились в том, что в этой войне Великобритания и США должны будут помогать России.

В тот же день британский премьер-министр выступил по радио: «Вторжение Гитлера в Россию является не более как прелюдией к попытке вторжения на Британские острова. Опасность для России является опасностью для нас и опасностью для Соединенных Штатов. Так же как дело каждого русского, борющегося за свою землю и свой родной дом, является делом свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара».

Сталин внимательно прочел речь Черчилля и все донесения посольства и разведки из Лондона. Однако опубликовать выступление британского премьера велел лишь в самых кратких изложениях. Были на то свои причины. Конечно, помощь Великобритании лишней точно не стала бы. Но советский вождь хорошо знал и знаменитые слова Черчилля: «Я убежденный антикоммунист и таковым быть никогда не перестану». А значит, он был союзником лишь тактическим. Верность сталинской оценки ситуации подтвердилась уже через пять лет в эпоху холодной войны – напомню, что началась она как раз с выступления Черчилля.

Утром 22 июня была образована Ставка Верховного главнокомандования во главе с маршалом Семеном Константиновичем Тимошенко. В ее состав вошли маршалы Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов и Семен Михайлович Буденный, адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов, генерал армии Георгий Константинович Жуков и нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Сталин также был назван членом Ставки, но всем было ясно, что именно он является ее фактическим руководителем. Ни Тимошенко, ни Жуков не могли принять ни одного важного решения, не получив на это одобрения генерального секретаря партии. По предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране.