Павел Кочемаров - Энергетика истории. Этнополитическое исследование. Теория этногенеза

Отчуждение от мира, вызванное потемнением этнического сознания, приводящее к безудержному экспансионизму, лежит в основе современного империализма и капитализма.

С особой силой такое отчуждение выразилось в кальвинизме. В основе этого учения лежит доктрина предопределения, которая утверждает, что судьба всех людей от века предопределена Богом: одни предназначены к спасению, другие же – к вечной гибели. И никакие поступки человека, его воля, стремления не способны изменить извечного предназначения. К тому же человеку не дано и знать о своей участи.

Это учение выражало абсолютное одиночество человека: «Он был обречён одиноко брести своим путём навстречу от века предназначенной ему судьбе». Полное отчуждение от окружающих отразилось и в пуританской литературе, которая призывает никому не доверять, не полагаться ни на помощь, ни на дружбу людей.

Напряжение столь отчуждённого одинокого существования требовало какого-то выхода. С этим соединялась субъективная потребность обретения внутренней уверенности в своём спасении. Выходом из такого состояния послужила бурная деятельность. А так как все мистические связи были оборваны, это могла быть только мирская, профессиональная деятельность. Обскурант-пуританин должен был в повседневной борьбе завоевать субъективную уверенность в своей избранности к спасению. Потеряв реальную энергетическую связь с миром, пуританин цеплялся за формальные правила такой связи: мораль, долг, трудолюбие, самоограничение (аскеза), – которые концентрировали его энергию в избранном направлении. «Пуританизм стоял у колыбели современного „экономического человека“», – констатировал Вебер.

Капитализм создаётся этническими обскурантами. А обскуранты и их общности, как мы уже установили, существуют за чужой счёт, паразитируя на энергии этноса. Капитализм эту истину полностью подтверждает. Ни один хозяйственный уклад не эксплуатирует человеческие силы с такой интенсивностью, как этот. Более того, капитализм вырывает человека из органичной ему природной среды и подчиняет его жизнь механическому ритму машинной индустрии полностью рационализированного хозяйства. Поэтому витальные силы людей, вовлечённых в капиталистическое производство, быстро падают. Идеологи капитализма (и свободнорыночного и государственного) никогда не обращали внимания на этот фактор, составляющий обратную сторону капиталистических достижений. Они увлечены исключительно «эффективностью» свободнорыночного хозяйства либо грандиозными свершениями государственно-капиталистического строя. О цене, которой оплачены все эти достижения, они, как правило, не задумываются. А между тем данный аспект не только важен сам по себе, но и способен разъяснить многие недоумения и парадоксы.

Первые 100 лет эпохи капитализма в Европе характеризовались господством свободных рыночных отношений и довольно свободной международной торговлей. Государство почти не вмешивалось в экономику. Принципы классического либерализма казались сами собой разумеющимися и незыблемыми. Однако в последней четверти XIX века наступили времена, которые сильно поколебали прежние идеалы. Современники называли тот период Великой депрессией. Основной его тенденцией было постоянное падение цен на промышленную и, особенно, аграрную продукцию. Мировая торговля переживала депрессию. Либерализм в ней остался позади, – большинство развитых стран ввели высокие таможенные тарифы. С того времени протекционистские тарифы стали неотъемлемой чертой международных экономических отношений. «После 1875 года появился растущий скептицизм по поводу эффективности автономной саморегулирующейся рыночной экономики, в которой действовала знаменитая „невидимая рука“ Адама Смита, управляющая экономикой без помощи государства и общественности. Теперь рука стала видимой со всех точек зрения» [69]. С тех пор начался процесс слияния экономики и политики. Несмотря на жалобы и протесты либеральной публики, вмешательство государства в экономику и социальную сферу всё время росло.

Дело, видимо, здесь в том, что так называемая «саморегуляция» рыночной экономики без вмешательства государства была возможна до конца XIX века потому, что в те времена капитализм в Европе представлял собой лишь вкрапления в некапиталистическую этнически сильную среду. За счёт энергетических ресурсов этой среды и происходила «саморегуляция». За счёт этой среды и существовал строй недемократического либерально-буржуазного конституционализма, ушедший в прошлое с началом демократизации 70-х годов XIX века. Как только ресурсы этнической энергии в Европе поистощились, наступил продолжительный кризис либерально-буржуазной системы. Это истощение подтверждается резко усилившейся как раз в данное время колониальной экспансией европейских стран. Тут уже появилась неотложная необходимость во внешнем регулировании со стороны государства. Токвиль считал, что господство частного интереса должна ограничивать религия, Адам Смит – мораль; с угасанием в буржуазном обществе и того и другого роль ограничителя вынуждено брать на себя государство. Так что усиление роли государства, увеличение его регулирующих функций на Западе – не случайное и временное увлечение социалистическими идеями, а необходимость существования. Поскольку обскурационный процесс на Западе углубляется, можно уверенно прогнозировать дальнейший рост этой тенденции.

В литературе встречаются утверждения, что причина японского «экономического чуда» в том, что японцам удалось сохранить в современной хозяйственной организации черты традиционного средневекового общественного уклада: общинный коллективизм, сеньориально-вассальные отношения, постоянство и взаимные обязательства таких связей. Применяя эти традиционные принципы в управлении и организации труда, японцы добились огромных успехов. Но на рубеже XXI века феноменальный экономический рост второй половины XX века сменился застоем. И этого следовало ожидать. Если структура японских корпораций и была «феодальна», то образ существования они вели совсем не феодальный. Феодализм в экономике – это простое воспроизводство существующего хозяйственного цикла. Японские же корпорации были нацелены на постоянную мировую экспансию, даже гиперэкспансию. Этнокультурные традиции японского народа бизнес использовал в целях капиталистической экспансии, которая эксплуатирует и истощает японский этнос. Ради успехов в этой новой экспансии японские корпорации не жалели своих рабочих, как японские генералы не жалели своих солдат при штурме Порт-Артура. Результат – витальное истощение, которое и явилось глубинной причиной наступивших экономических трудностей.