Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Текст приметы:

šumma (DIŠ) agurru (SIG 4.AL.ÙR.RA) īmur (IGI) murṣu (GIG) imāt (UG 7)

Затем следуют три строчки с тремя отдельными объяснениями.

Объяснение 1:

kayyan (SAG.ÚS)

обычное значение (аккадск. kayyān)

Первая интерпретация заключается в буквальном прочтении текста: заклинатель видит обожженный кирпич. Но обожженные кирпичи встречались в Вавилоне на каждом шагу; этот, конечно, должен был чем-то отличаться от других. Например, заклинатель наступил на торчащий осколок кирпича, проколов свою сандалию; или увидел кирпич, опасно выступающий из стены, и т. д. Эту очевидную деталь можно обсуждать, но незачем фиксировать письменно.

Объяснение 2:

šá-niš amēlu (LÚ) šá ina ḫur-sa-an i-tu-ra

A: me-e : GUR: ta-a-ra

Во-вторых, здесь говорится о человеке, возвращающемся от реки, пройдя испытание водой (аккад. amēlu (LÚ) šá ina ḫur-sa-an i-tu-ra )

Вторая интерпретация более искусна; здесь кирпич – это человек, выдержавший испытание водой, т. е. проверку его невиновности погружением в воду [182](этот метод применялся и в Европе в эпоху раннего средневековья). К такому пониманию нас приводят весьма непростыми рассуждениями. По-аккадски обожженный кирпич называется agurru. Это слово здесь, однако, записано не силлабически, а шумерской идеограммой с тем же значением: SIG 4.AL.”UR.RA. Комментатор приводит и вавилонский эквивалент agurru; затем он берет из него отдельные слоги а и gur и рассматривает их шумерские значения. По-шумерски A – вода, GUR – возвращаться; таким образом составляется фраза «возвращающийся из воды».

Объяснение 3:

šal-šiš arītu (MUNUS.PEŠ4): A ma-ru :

ki-irkìr (GUR 4): ka-ra-ṣa

В-третьих, здесь говорится о беременной женщине (аккад. arītu )

Чтобы показать, каким образом кирпич может означать беременную женщину, требуется дополнительная ловкость ума. Учитель возвращается к слогам a и gur слова agurru, «кирпич», но на этот раз использует другие их шумерские значения. По-шумерски A означает не только воду, но также и «семя», и «сын». Что же касается слога GUR, то тут используется высокий уровень омофонности клинописного письма: есть несколько знаков для слога gur, пишущихся совсем по-разному. В данном случае учитель выбрал вариант GUR 4. Выбранный знак, в свою очередь, может произноситься несколькими разными способами; произношение kir, указанное в толковании (мелким шрифтом) ki-ir , соответствует аккадскому глаголу karāṣu, «откалывать кусок глины», весьма выразительно использованному в аккадских мифологических текстах о сотворении человечества. В результате мы получаем значение, описываемое фразой «тот (или та), кто делает сына из глины».

Вавилонский преподаватель, предложивший это хитроумное толкование, был весьма изощренным мастером своего дела; нам же потребуются дополнительные объяснения. Как надо понимать обе указанные трактовки? Врач, спешащий к больному, вряд ли узнает и отметит, что кто-то из встреченных им прохожих – это человек, выживший при испытании водой, и вряд ли обратит внимание на беременную женщину в скромной одежде, приличествующей ее положению. Но нам дается понять, что в первом случае он встретил человека, избежавшего смерти, а значит, обманувшего подземных служителей, рассчитывавших заполучить его тело, когда он утонет в реке; во втором же случае – женщину в процессе порождения новой жизни. В обоих случаях жизнь больного требуется как компенсация, взамен либо не исчезнувшей, либо вновь зародившейся. Очевидное следствие из этого – хотя оно нигде в явном виде не сформулировано в древних месопотамских текстах – заключается в требовании чьей-то смерти перед тем, как появится новая жизнь. Лично я не могу устоять перед простотой и красотой этой идеи; я думаю, она могла бы дать утешение многим из тех, кто знает, что скоро умрет.

Мне представляется, что здесь нам неявно приоткрывается месопотамская концепция перевоплощения. Бестелесная треть человеческого существа, в которой заключена его личность и которая сохраняется после его смерти, – эта треть, как говорилось выше, в некотором смысле соответствует женскому божеству – содержит в себе его дух-eṭemmu до тех пор, пока он не будет востребован при новом рождении. Под этим лежит идея конечного множества человеческих духов, «циркулирующих» в мире, – этот жизненный материал ограничен, как и все другие природные ресурсы, в частности вода. Трудно отделить это понятие «духа» от того, что мы обычно называем «душой».

Мне трудно отделаться от мысли о том, не является ли потусторонний мир, описанный в знаменитом мифе о Схождении Иштар в преисподнюю, – это мрачное то ли чистилище, то ли место заточения – на самом деле местом, где все духи ожидают, пока не будут «вызваны» для новой жизни?

В мрачный дом, жилище Иркаллы,

В дом, откуда вошедшим не выйти,

В путь, которым назад не вернуться,

В дом, где вошедший лишается света,

Где пища их прах, пропитание – глина,

Где света не видят, живут во мраке,

Одеты как птицы одеждою крыльев,

На дверях и засовах пыль оседает.

В тексте вроде бы говорится, что никто не может выйти из этого места, в воротах которого, конечно, стоит неподкупно строгий стражник; но, может быть, система изначально была организована для совместного содержания большого количества духов, так чтобы можно было вызывать их и выпускать по одному? Ворота, в конце концов, можно использовать в обоих направлениях.

Месопотамские ритуалы, относящиеся к смерти, а также, конечно, все тексты, в которых говорится о духах, очевидным образом предполагают, что в преисподней духи пребывают мирно и спокойно; но нигде не поясняется, что они там могут делать и чего ожидают. Нет ни моральной оценки прошедшей жизни, ни награды или наказания; и уж во всяком случае нет выбора между раем и адом: месопотамцы никогда не ставили перед собой таких вопросов. Но если у этого ожидания нет конечного назначения, то чего все эти духи могли там ожидать, если не вызова обратно, возвращения в великий цикл рождений и смертей, как только обнаружится «вакансия»?

Иштар пытается войти, чтобы найти своего умершего возлюбленного, но привратник не пускает ее; тогда она кричит на него:

Эй, привратник, открой ворота!

Открой ворота, дабы вошла я!

А не откроешь ворота, привратник, —

Дверь разнесу, засов разломаю,

Вырву косяк, повышибу створки,

Выпущу мертвых – пусть живых пожирают,

Меньше, чем мертвых, станет живых!

Эта угроза рисует перед нами картинку из какого-нибудь голливудского фильма с оживающими мертвецами; но мне думается, что боялись больше не самих мертвецов, а одновременного возвращения всех обитателей Земли-откуда-нет-возврата, поскольку этим было бы непоправимо разрушено хрупкое равновесие между жизнью и смертью.