Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

Как «особенно тяжелое» савинковцы охарактеризовали положение интернированных в лагерях Щепёрно и Остров-Ломжинский, где «коменданты держат их за каких-то разбойников, отбывающих наказание». В Острове-Ломжинском комендант лагеря не утвердил выдвинутого Одинцом нового начальника казачьей дивизии, после того как генерал Трусов подал в отставку. Польский комендант потребовал согласования новой кандидатуры с командованием военного округа. Кроме того, комендант подвергал цензуре не только письма и бумаги интернированных, но и распоряжения самого Б. Савинкова.

Члены РЭК признали в этом обращении, что польская администрация заботится о порядке, о содержании интернированных, столовых, мастерских и даже об обмундировании, но лишает людей самого главного – «необходимой свободы». Члены РЭК просили военное министерство увеличить число пропусков на выход из лагеря для офицеров и солдат [558]. Однако ожидаемых авторами последствий это обращение не получило.

В новых политических условиях польское военное командование было вынуждено учитывать меняющуюся на глазах ситуацию, тем более что в начале марта начались волнения в лагере Домбе, где были размещены военнопленные красноармейцы и интернированные по политическим делам (включая мятежных офицеров из форта Стефана Батория), а также подданные Польши.

10 марта 1921 г. интернированные из барака № 17 направили письмо послу сейма Пузаку. В тот же адрес, а также полковнику Медзинскому во второй отдел штаба военного министерства член Украинского комитета доктор Федак направил сообщение о волнениях в лагере Домбе. Причин к тому было много. Интернированные находились в своем подавляющем большинстве в изолированных бараках, не имели возможности выйти, поскольку бараки были окружены колючей сеткой. Военная охрана стреляла «при каждом случае» подозрения в нарушении внутреннего распорядка. Охране было разрешено стрелять в людей в каждом не предусмотренном внутренним распорядком случае.

Санитарные условия в лагере были плохими, люди не мылись по нескольку дней. Особенно невыносимой была обстановка в 17-м бараке, комендант которого, бывший жандарм капрал Солтыс, по заключению контингента, определенно имел «какое-то психическое расстройство». К интернированным он относился как к «стаду быдла», других выражений, кроме «подлая голота», не употреблял [559]. Капрал практиковал жестокие наказания, в том числе привязывание к столбу на морозе в течение часа.

«Репрессии растут с каждым днем, руководство лагеря все знает, – писали интернированные послу Пузаку, – но ничего не предпринимает» [560]. В лагере Домбе в это время был заключен редактор львовской газеты «Вперед» Ян Квасница. Он был арестован польскими властями и посажен в лагерь за публикации в своей газете о реальном положении в польских лагерях, прежде всего – в лагере военнопленных красноармейцев Тухола [561]. Журналист находился в полной изоляции, военнопленных и интернированных к нему не допускали.

В те же дни в лагере Стржалково после обыска, проведенного местной «экспозитурой», был обнаружен «Журнал военнопленных лагеря Стржалково» (издание местных коммунистов). Журнал был конфискован, так как в нем содержались статьи, «направленные против Б. Савинкова и интернированных», против Лиги Наций, а также «на злобу лагерного дня» [562].

10 марта бывший сотрудник РПК, капитан Алексей Кессель, выкрал у Б. Савинкова чемодан, в котором находились 200 тысяч польских марок, корреспонденция из второго отдела штаба военного министерства Польши, инструкции второго отдела, список агентов, направленных Информбюро РЭК в Советскую Россию [563]. Содержимое чемодана в качестве компрометирующего материала на Б. Савинкова было переправлено Врангелю.

Накануне заключения мира в Риге в лагеря дошли вести о кровавом подавлении восстания в Кронштадте. Генерал Пермикин обратился к генералу Нисселю с просьбой содействовать отправке 1500 интернированных солдат и офицеров из Польши в Кронштадт «на помощь восстанию». «Мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы доказать, что наша военная акция стоит транспортных расходов», – уверял генерал [564]. Какой ответ дал начальник французской военной миссии на просьбу Пермикина, нам неизвестно, однако дальнейшие события не дают поводов для разночтений.

16 марта Варшавская «экспозитура» арестовала генерала Пермикина, а также «графа Муравьева-Амурского» [565]и полковника Гершельмана под предлогами организации ими покушения на Б. Савинкова и их членства в тайной монархической прогерманской организации [566]. Арестованных офицеров заключили в 10-й павильон Варшавской крепости [567]. Из писем Б. Савинкова на имя начальника второго отдела штаба военного министерства Медзинского можно сделать вывод, что в отношении «группы Пермикина» было заведено уголовное дело о заговоре и «приготовлениях к покушению на жизнь» Б. Савинкова [568].

В день подписания мирного договора в Риге, 18 марта 1921 г., Савинков направил на имя Медзинского просьбу «конфинировать заговорщиков» и предоставить им право выбрать любое место жительства в Польше или выехать за границу [569]. В дополнение к этому он просил Медзинского прекратить дело «о так называемом заговоре на мою жизнь» и освободить лиц, «подозреваемых в приготовлениях к покушению на меня, дав им право выехать из Польши». «Мое прошлое обязывает меня, – заявил Б. Савинков, – к терпимому отношению к лицам, замышляющим террористические акты на политической почве, в особенности когда объектом этих террористических замыслов являюсь я» [570]. Просьба Б. Савинкова была удовлетворена.

21 марта в РЭК поступило сообщение агента литературно-агитационной комиссии из лагеря Щепёрно, куда прибыли крупные партии военнопленных красноармейцев. «Дальнейшее пребывание частей в Щепёрно положительно вредно, т. к. возможен контакт с коммунистами, получение от них указаний и т. п.». Агент уверял, что, хотя «неудачный конец Кронштадта… произвел тягостное впечатление», все верят в будущую «народную революцию» [571].

Для польского военного руководства в этот период времени не менее серьезным противником, чем Советская Россия, была Германия, стремившаяся к восстановлению своей военной мощи. Военный атташе Польши в Вене регулярно отправлял донесения во второй отдел штаба военного министерства о деятельности русских монархических организаций в Германии, о работе «немецко-российской организации «Ауфбау», об участии в них русских монархистов из Польши, а также о связях генерала Е. В. Бискупского, действовавшего в Германии, с офицерами русских военных отрядов в Польше [572].

Информация из лагерей о монархической (следовательно – и прогерманской) деятельности русских офицеров в первую очередь доводилась до сведения вторых отделов штабов военных округов. Так, командование Познанского ВО в конце марта 1921 г. получило информацию из Варшавы о деятельности в лагере Щепёрно Казимира Караваева, монархиста и сторонника «единой и неделимой России». Караваев нелегально издавал и распространял тайно среди офицеров и солдат-монархистов журнал «Пилюля» с «монархически-германофильским содержанием». «Поляков не любит, – сообщала варшавская экспозитура, – убежден, что независимость Польши – переходный момент» [573].