Арман Жан дю Плесси Ришелье - Мемуары «Красного герцога»

Напрасно прежние Соборы [115], осуждая распущенность епископов, оставляющих свою паству, дабы следовать за государевым двором, разрешили пребывать при дворе тем, кто к этому был призван некими поручениями и государственными нуждами.

Какова вероятность того, что добро, принадлежащее Церкви, не попадет в руки людей светских? Разве не против правил справедливости давать миру то, что принадлежит Богу, вместо того чтобы жертвовать Богу то, что принадлежит миру?

Предоставить аббатство светскому дворянину или передать его в руки иноверца – казалось бы, что тут такого? В чем ущерб Церкви? Однако ясно: ее разорение и погибель проистекают именно отсюда, ибо большая часть приходов Франции присоединена к аббатствам.

И потому, когда они находятся в распоряжении недобросовестных лиц, нечего и говорить о пастырях, достойно исполняющих свои обязанности (а ведь именно они – прочная основа Церкви, залог ее чести). Придворный или кто-то другой, связанный скорее с землей, чем с небом, вряд ли будет озабочен выбором пастырей, живущих по Божиему слову, вот враг нашей веры и постарается ее обесславить, подсовывая нам людей невежественных и безнравственных.

Ваше Величество, соблаговолите знать, что неправомерно передавать церковное добро подобным людям, как и людям нашей профессии, недостойным обладать им в силу своей безнравственности и невежества. Да, Ваше Величество, это большое злоупотребление; злоупотребление, которое влечет за собой потерю бесконечного числа душ, а они, в том числе и Ваша, должны будут однажды предстать перед Всевышним.

В мире считают, что право раздавать благодеяния весьма выгодно государям; но Великий Святой среди наших королей [116], имя которого носите и Вы, Ваше Величество, не разделял такого мнения, поскольку он не захотел воспользоваться буллой, которой Папа предоставлял ему власть.

А если тот из его наследников [117], который, не следуя его примеру, и согласился с тем, что тот в свое время отклонил, уверовав в это на определенное время, он потерял ее, когда на смертном одре, готовясь предстать перед Богом, Который судит равно и королей, и их подданных, заявил своему сыну, что ничто так не печалит его, как отчет, который он должен представить Небу, о том, как он выполнял свою обязанность распределять льготы, устранив выборы.

Если святой Грегуар уже унес одну из наших королев только за то, что она сносила злоупотребления в распределении льгот, если несколько принцев крови были наказаны в этой связи, чего еще должно опасаться? И как должно поступать нам?

Следует опасаться десницы Божией, ничего не оставляющей безнаказанным. Наш долг добросовестно предупреждать об этом, как мы и делаем, тех, кто способен остановить подобные бесчинства.

Хотя и создавалась видимость назначения мирянам пенсионов вместо вручения им соответствующих титулов, либо на их имя, либо на третье лицо по доверенности, нет никакого смысла – поскольку это несправедливо – одаривать того, кто не участвует в трудах; на больших должностях нельзя исполнить своего долга без больших расходов.

И наоборот, опыт убеждает нас в том, что лишить человека того, что ему принадлежит по праву, означает побудить его взять себе то, что ему не принадлежит.

Если от пенсионов мы перейдем к обязательным долям наследства, кто сочтет справедливым назначение наследника при жизни человека, ведь этим жизнь этого человека отдается на милость того, кому выгодна его смерть?

Соборы осудили эту практику как очень опасную [118], король Генрих III на своих последних Генеральных Штатах принес торжественную клятву отменить ее и объявил недействительными все решения по наследству и праву преемственности, принятые при его царствовании.

Уместно и необходимо сделать то же самое теперь, и не только в отношении бенефиций, но и в отношении всех должностей в королевстве: в силу того, что в ином случае, Ваше Величество, Сир, у Вас будут связаны руки и Вы надолго станете королем, лишенным права распоряжаться, а также и в силу того, что, будучи не в состоянии оделить в достаточной степени своими благодеяниями каждого, важно сохранить по крайней мере надежду в тех, кого нельзя одарить еще больше.

Этого не добиться, если бенефиции остаются обещанными и обеспеченными детям, которые, достигнув вершин заслуг и возраста, не посмели бы, возможно, думать о том, как заполучить почести и чины, предназначенные им с колыбели.

Что касается обид, нанесенных некоторым из священнослужителей при сборе податей, которые хотели навязать им косвенным путем, исходя из недворянского имущества, находящегося в их распоряжении, разве не бессовестно требовать от лиц, посвятивших себя Богу, того, что язычники никогда не требовали от тех, кто был предназначен служить их идолам? Конституции императоров и соборные установления недвусмысленны в том, что касается этих льгот.

В прошлом всегда признавали [119], что истинный налог, которым следует обложить Церковь, – молитва; иные язычники были до такой степени религиозны, что считали необходимым больше доверять молитвам и слезам, чем деньгам, которые отнимают у народа, и оружию, которое носит дворянство. Несмотря на все это, мы платим добровольную подать, однако нам навязывают все новые и новые, хотят нас принудить к ним, словно мы и впрямь обязаны их платить.

Что касается утеснений, причиняемых нам в наших правах, легко убедиться в невозможности исполнения нами наших обязанностей, если судьи во всех случаях будут против нас и будут так ограничивать власть, данную нам Богом, что даже при наилучших намерениях с нашей стороны мы не сможем воспользоваться ею.

Следует отметить: Собор в Халкидоне [120]– один из четырех первых Вселенских соборов, которым галликанская Церковь подчинила свои свободы. Если третий Собор в Карфагене [121], на котором присутствовал святой Августин – великий светоч Церкви, если первый Собор в Маконе, состоявшийся во Франции свыше тысячи лет тому назад, если третий Собор в Толедо, собиравшийся почти в то же время в шестом веке, если ряд других запрещают мирянам знание того, что относится к служителям Церкви [122], если все христианские императоры считали священным все, что исходило от епископов; если великий Константин не пожелал и слышать о спорах между ними, если он приказал следовать тому, что было рассмотрено и решено ими, всем, в том числе и остальным судьям [123], если Карл Великий подтвердил этот приказ в своих эдиктах [124], если он создал большое число установлений, чтобы сохранить наши льготы, – какой смысл, какая необходимость терпеть сегодня, чтобы те, кто обязаны повиноваться Церкви, командовали ею и принимали решения по вопросам, которые они должны выслушивать из уст самой Церкви?