Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Однако исходный эротический интерес Григория к Феликсу, проявившийся в ходе их первой встречи, а также встречное влечение князя к «старцу», которое условно можно характеризовать как «тщеславно-карьеристское», вряд ли могли оказаться достаточным условием для становления и, главное, развития их многолетней связи.

Силой, накрепко спаявшей судьбы Распутина и Юсупова в единое целое и сообщившей их отношениям особую степень доверительности, стала взаимозависимость по линии «врач—пациент».

Матрена Распутина сообщает о том, что Феликс, задумавший убийство ее отца, для того чтобы выйти на постоянный контакт с ним, нарочно завел с М. Е. Головиной разговор на тему о своем намерении исцелиться от гомосексуализма: «Он изложил ей свои желания, напустив поэзии ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сбить с толку добрую душу, полную сочувствия. В подобных делах Мария Евгеньевна была невежественна и поняла все так, будто бедный Феликс наконец-то захотел излечиться» 291.

По мнению Э. С. Радзинского, тот факт, что инициатором ноябрьской 1916 года встречи князя и «старца» явился именно Феликс 292, косвенно подтверждается следующей ремаркой из показаний Марии Головиной: «Феликс жаловался на боли в груди» 293.

То обстоятельство, что в данном случае Головина скрывает истинный характер жалоб Феликса, подтверждают не только свидетельства Матрены, но – косвенным образом – признания самого Юсупова, который, ни словом не упоминая о болях в груди, описывает мучивший его осенью 1916 года недуг в гротескно противоречивых выражениях, больше напоминающих художественный вымысел: «…как раз в это время я чувствовал себя не совсем здоровым . Я ему (Распутину. – А. К., Д. К. ) рассказал, что уже много лет я обращаюсь к разным докторам , но до сих пор мне не помогли»; « Энергии у меня много , желания работать тоже, а работать не могу – очень быстро утомляюсь и становлюсь больным…» 294(курсив везде наш. – А. К., Д. К. ).

Об истинном характере загадочной юсуповской астении говорит Пуришкевич, со слов самого Феликса воспроизводящий вполне прозрачные рецептурно-терапевтические пассажи «старца»: «Зачем ты, Феликс… не бываешь у Бадмаева – нужный он человек, полезный человек, ты иди к нему, милый, больно хорошо он лечит травочкой, все только травочкой своею… Даст он тебе махонькую-ма-ахонькую рюмочку из травушки своей, и у!-ух! как бабы тебе захочется » 295(курсив наш. – А. К., Д. К. ).

Возникает, однако, неизбежный вопрос: если истинной целью возобновления Феликсом в ноябре 1916 года общения со «старцем» являлась подготовка покушения, зачем Юсупову вообще понадобилась медицинская тема? Ведь, как мы помним, согласно свидетельству самого Феликса, Григорий сразу же выказал готовность общаться с ним отнюдь не только в связи с лечением. Зачем же Юсупов в этот период так настойчиво требовал от Распутина проведения полноценных лечебных мероприятий?

Чисто теоретически можно, конечно, представить ситуацию, когда молодой великосветский циник, надумавший умертвить «Григория-чудотворца», решил у него заодно и подлечиться. Однако эта версия кажется настолько психологически экстравагантной, что вряд ли заслуживает рассмотрения.

Гораздо более убедительной выглядит гипотеза, согласно которой медицинский сюжет являлся своего рода постоянным фундаментом отношений Григория и Феликса, вне которого оно было попросту немыслимо.

По этой причине Юсупов и был принужден накануне покушения – когда ему явно было уже не до избавления от пристрастия к однополой любви – напоминать Распутину о необходимости проведения лечебных сеансов: таков был многолетний стереотип их отношений, нарушение которого могло зародить у «старца» смутные подозрения относительно истинной причины внезапно пробудившейся у Феликса тяги к регулярным контактам со «старцем».

На этот лечебно-терапевтический фундамент неизбежно наслаивались все прочие – в том числе сиюминутно-развлекательные – формы общения Григория и Феликса. В этой связи не выглядит странной реакция Распутина на заявление Юсупова (как нетрудно предположить, далеко не первое в истории их отношений) о желании лечиться: «Я тебя мигом выправлю. Вот поедешь со мной к цыганам – всю болезнь как рукой снимет» 296.

То обстоятельство, что, обращаясь в ноябре 1916 года к Головиной с просьбой избавить его от «болезненной» тяги к мужчинам, Феликс был, судя по всему, абсолютно уверен в том, что как сама Головина, так и Распутин не только не углядят в таком обращении ничего странного, но отзовутся быстро и с готовностью, – лишний раз подтверждает, что это был далеко не первый выход «пациента» Феликса на контакт с «врачом» Григорием.

Более того. Как можно предположить, сама идея свести Феликса Юсупова с «отцом Григорием» пришла Марии Головиной в голову еще в 1909 году в связи с намерением помочь молодому князю – к судьбе которого она всегда относилась с повышенным участием – исцелиться от тяжкого порока через контакт с чудотворцем, обладающим даром «снятия блудных страстей».

Учитывая то, что после возвращения Феликса из Англии его связь с Григорием продолжала осуществляться при посредничестве все той же Головиной, а также то, что именно в эти годы решался вопрос о женитьбе Юсупова-младшего на дочери великого князя Александра Михайловича, следует допустить, что главной темой, по поводу которой «один-два раза в год» встречались «старец» и князь, была тема излечения горе-жениха, ставшего затем молодым горе-супругом, от излишнего мужелюбия.

Собственную, как всегда исполненную сомнительных деталей, версию предлагает А. Симанович: «Так как Феликс был гомосексуалистом, то родители пытались его вылечить с помощью Распутина. Лечение, которому подвергался Феликс, состояло в том, что Распутин укладывал его через порог комнаты, порол и гипнотизировал. Немного это помогло» 297.

Судя по всему, определенный эффект – как минимум чисто психологический – и впрямь был достигнут, поскольку свадьба Феликса и Ирины в конце концов успешно состоялась и вскоре у них родилась дочь Ирина.

Тем не менее поменять сексуальную ориентацию, даже под воздействием распутинского «гипноза», Феликс Юсупов, разумеется, не мог и, по свидетельству Матрены Распутиной, называл свою жизнь с молодой красавицей-женой «диетой».

Тем естественнее должно было выглядеть последовавшее в ноябре 1916 года обращение Юсупова к Распутину с просьбой о проведении очередного «планово-лечебного» цикла.

Характерно, что оба раза, когда Матрена пыталась выяснить у отца причину его общения с Феликсом, – в первый день, когда князь заявился в дом на Гороховой, а также накануне их последнего свидания – Распутин, явно не желая вдаваться в подробности, неизменно ссылался на свою обязанность помогать князю: «Ему нужен я»; «Я ему нужен» 298.