Натан Рыбак - Переяславская рада

- Он и теперь таков. Разве не известно вам, господин Мейер, что Хмельницкий пользуется большой поддержкой Москвы? - Граф Кфарца раздраженно повысил голос. - Наш посол из Москвы сообщил что Хмельницкому дают оружие, пушки, порох, ядра, зерно. Торговые люди с Украины освобождены от пошлины в русских городах. И, говоря откровенно, я не вижу: что тут может сделать Речь Посполитая?

- Есть только один способ предупредить события.

Кфарца вопросительно взглянул на шведа:

- Вы хотите сказать...

- Вы поняли меня, господин посол.

Мейер протягивает руку к серебряной вазе.

- Что это за цветы, господин Кфарца?

- Ландыши, господин посол. Вы думаете, что только...

Мейер удивленно подымает брови. Ей-богу, этот венецианец привык, чтобы ему каждую мысль разжевывали.

- Я имею в виду войну, господин посол, как единственный способ предупредить события, нежелательные для наших государств.

- Но лучшая армия, господин Мейер, лучшая польская армия разбита под Батогом. Коронный канцлер вчера высказал мне опасение, что Хмельницкий может двинуться вглубь Польши. Коронный канцлер боится бунта собственной черни. Он больше верит наемному войску, чем своим жолнерам.

Шведский посол хрипло рассмеялся.

- Коронный канцлер - недальновидный государственный муж. Он хороший католик, но плохой дипломат. Я бы посоветовал королю сменить его на преподобного нунция Иоганна Торреса. Святой отец гораздо лучше разбирается в мирских делах. Хмельницкий не двинется теперь вглубь Польши. Почему? Я вижу, у вас этот вопрос на устах. Да потому, господин посол, что Хмельницкий не захочет теперь рисковать. Он выиграл битву и будет готовиться на своих землях к новому походу, и знаете, сообща с кем?

- С ханом и Портою, - сказал Кфарца.

- Чепуха! - шведский посол с сердцем ударил кулаком по подлокотнику кресла, - Хмельницкий будет воевать против Речи Посполитой вместе с Московской державой.

Граф Кфарца горестно закивал головой:

- Вы правы, господин посол.

Мейер погладил бритые щеки, в прищуренных глазах искрилась усмешка. Луч закатного солнца упал на золотую пряжку туфли посла, и он опустил руку, ловя перстнями солнечный блеск. Как бы говоря сам с собой, швед тихо, но четко проговорил:

- Объединение всех русских земель в едином Московском государстве неприятная и весьма нежелательная вещь. Европа этого не допустит.

...В конце июня в соборе святой Софии в Киеве митрополит Сильвестр Коссов правил панихиду по погибшим воинам казацким, добывшим беспримерною отвагою своею победу под Батогом. Гетманом было приказано читать полностью имена и прозвания казаков, есаулов, сотников, сложивших голову в той битве. На панихиде присутствовали от гетмана полковники: Антон Жданович, Иван Богун, Силуян Мужиловский и Иван Золотаренко.

Ветер весело шевелил на башне магистрата малиновое знамя казацкого войска, бродил гулякой по киевским садам, ластился к широкогрудому Днепру, летел дальше в степь.

Ночью на улицах и площадях пылали костры, в темно-синее небо летели разноцветные огни, играла музыка, лихие танцоры взбивали сапогами облака пыли. На площади перед Софией пылали плошки. У костра мужчины, женщины, дети тесным кольцом обступили слепого певца. Простоволосый старик, уставясь в огонь бельмами глаз, грубым голосом тянул слова:

Тодi ж то Хмельницький листи чита?,

Стиха словами промовля?:

<����Ей, козаки, друзi, дiти, небожата,

Погодiте ви трохи мало, небагато,

Як од святоi Покрови та до свiтлого

трихдневного воскресiння,

Як дасть бог що прийде весна красна,

Буде наша голота вся рясна>.

Человек в чужеземной одежде, расталкивая толпу, пробрался ближе к лирнику. Завороженным взглядом остановился на старике. Поспешно вытащил из-за пазухи тонкую дощечку, покрытую серым полотном. Положил дощечку на голову сопровождавшему его мальчику и быстро начал водить по ней углем. Сначала на него не обращали внимания, но потом те, кто стоял ближе, увидели, как умелая рука изобразила на полотне фигуру лирника и лица людей, стоявших за его спиной.

Абрагам Ван Вестерфельд, голландский живописец, кроме костра и сурового, открытого лица старого лирника, уже ничего не видел. Только когда вокруг зашумели и начали дружески хлопать его по плечам, он словно проснулся и растерянно огляделся. Люди одобрительно прищелкивали языками, - на куске полотна, как живой, сидел дед-лирник.

Неся на вытянутой руке рисунок, Ван Вестерфельд поспешил домой.

А через неделю в Субботове художник стоял посреди обширной залы за мольбертом и, бросая быстрые взгляды на гетмана, говорил, мешая латинские и голландские слова:

- Я видел мужественные лица, коих краска и кисть увековечить не в силах...

Хмельницкий сидел посреди залы, одетый в красный кунтуш, сверху накинута была на плечи горностаевая мантия, застегнутая под подбородком золотой пряжкой, в руке - булава.

Ветер ворвался сквозь растворенное окно и заиграл павлиньими перьями на шапке гетмана. Абрагам Ван Вестерфельд отклонился от мольберта и, подняв над головою руку, точно читая стихи, торжественно сказал:

- В далеких краях наслышаны о твоих прекрасных подвигах, господин гетман. Рассказывают о тебе при королевских дворах и в народе. Великая честь для моей кисти - увековечить черты храброго лица твоего...

Хмельницкий прятал улыбку в усах. Думал весело: надо было велеречивому живописцу прибыть несколько лет назад в низовья Днепра, когда на плечах не было горностая, а в руке не булаву держал, а саблю... Захотел бы он тогда портить на него краски?.. Былое всколыхнулось в памяти и встало во весь рост перед глазами. За окнами шумел ветер, а ему слышались тысячи голосов, топот конских копыт... Шло войско шел народ, шла вся Украина, и он был впереди, а на пути со всех сторон подстерегали бедствия и глухою стеною поднималась навстречу злая, враждебная сила. А он должен был зорко глядеть вперед и следить, что делается по сторонам.

- Рассказывают при дворах? - вдруг спросил по-латыни живописца Хмельницкий.

Тот обрадованно закивал головой.

- А как же, такое рассказывают...

- И при первом же королевском дворе голову отсекли бы, да кинули на забаву псам...

Откинувшись на спинку кресла, Хмельницкий громко смеялся. Ван Вестерфельд, подняв кисть, онемел. Ей-ей, он не понимал смеха, когда тот связан с мыслью о смерти... Но он не осмелился высказать свое удивление. Вместо того живописец сказал:

- Твою победу над польским войском под Батогом сравнивают с победой Ганнибала при Каннах...

- Спасибо за такую честь, - тихо ответил Хмельницкий, - но сравнивать много легче, чем добывать победу...

В глазах Хмельницкого блеснули огоньки.

- Говоришь, видал людей наших в Киеве?.. Мужественные лица, говоришь? Да! Если стоишь за правду, будет у тебя такое лицо, и сто таких побед добудешь, как при Каннах.