Лев Вершинин - Гопакиада

Уровень изумления сумрачного германского гения понять нетрудно. Однако, придя в чувство, гений стал действовать четко и неуклонно. После нового приказа фон Эйхгорна (типа, что за дела, уже нельзя понять, где власть, а где уголовники, и в чем отличие) 26 апреля были разоружены привезенные из Германии «синежупанники», а заодно и «серожупанники», тоже экипированные на немецкие деньги. Когда же Рада начала требовать (!) вернуть ей ее солдатиков, 28 апреля на заседание пришел немецкий лейтенант, всех построил смирно, отчитал за плохое поведение и разогнал, а кое-кого и взял под арест. Прошу прощения за длинную цитату, но без нее не обойтись. «Стыдно было, — писал годы спустя очевидец событий, — за свой народ при виде того, как его «вожди», все эти самоуверенные юноши и полуграмотные «диячи», с поднятыми руками стояли перед немецким лейтенантом, со страхом ожидая, что будет дальше… Как провинившиеся дети перед строгим учителем. Еще стыднее было на следующий день, когда они единогласно принимали земельный закон с отказом от социализации земли, в спасительности которой они уверяли весь народ. Когда же они лгали? Раньше или сегодня? Где их идейность, их принципы? Все улетучилось от окрика лейтенанта… 28 апреля я убедился в их трусости, 29 апреля — в их беспринципности».

А пока юный лейтенант объяснял Раде, что к чему и где раки зимуют, в Киеве уже заседал Конгресс Хлеборобов, быстро принявший решение ликвидировать говорильню и выбрать сильного лидера, дав ему диктаторские полномочия и — с учетом как местных традиций, так и немецкого пожелания — титул гетмана. Каковым, без ненужных прений, и стал генерал Павел Скоропадский.

Новоиспеченный «глава державы», выйдя на трибуну, еще излагал свои планы и принимал поздравления, а отряды «гетманцев», состоящие в основном из детей делегатов Конгресса, безо всякого труда, едва ли не под аплодисменты киевлян, уже взяли город под контроль. К вечеру свершившийся факт признали и галичане — «сечевые стрельцы», которых ничем не обидели, но на службу не взяли, а тут же распустили. Как и Центральную Раду. Однако вопреки опасениям бедняг-делегатов никого не выпороли, хотя накануне и обещали.

Немцы, будучи в курсе, благодушно наблюдали со стороны, весьма довольные тем, что их помощь не понадобилась. Когда же бывшие «лидеры» явились к ним с жалобой и требованием восстановить статус-кво, выяснилось, что слывущие сухарями германцы, оказываются, знают толк в юморе. «Не без едкости генерал Гренер спросил нас, — вспоминал А. Андриевский, один из просителей, — почему же не нашлось никого, кто бы выступил в защиту Рады? «Ведь вы знаете, что в конфликте между Радой и несоциалистическими украинцами мы были нейтральны», — сказал генерал. «Не можете ли вы мне объяснить, почему вас никто не поддержал ни в феврале, когда вы обратились к нам за помощью, ни во время гетманского переворота?» — продолжал Гренер. Мы молчали…»

В сущности, поладить было можно: ни немцы, ни гетман не возражали против присутствия некоторого числа министров-социалистов в правительстве, при условии, однако, что они возьмут «социальные» портфели и будут работать под контролем главы государства. Однако именно это «лидеров нации» никак не устраивало; единственно возможным для себя вариантом они полагали участие в определении большой политики, выступления в прениях и руководство войсками, в самом крайнем случае, — ведомством иностранных дел. Не получив же желаемого, обиделись и, уйдя в оппозицию, временно затаились. Гетман же, сойдя с танка, начал понимать, в какое болото залез…

Человек нормальный, достойный и вполне вменяемый, одновременно и (все ж таки — потомок одного из гетманов Малороссии) умеренный «украинофил» и (все ж таки — российский генерал, сын и внук российских генералов, зять самого Дурново и любимец Государя) патриот России, он сделал ставку на — как сказали бы теперь — технократов, близких к себе по взглядам, но с соответствующей задачам профессиональной подготовкой. Кабинет получился толковый, способный на многое.

Однако ситуация была не просто сложна, она была сложна невероятно. Немцы требовали расширения поставок, для чего необходимо было восстановить порядок и крупные хозяйства. Однако землю и запасы зерна селяне, подбадриваемые «лидерами нации», уже успели прихомячить, а попытки хоть что-то вернуть владельцам встречали в топоры. Бунтарей пороли. В ответ началась стрельба, очень скоро пулеметная, стрелки быстро сбивались в банды, а будучи настигнуты и разбиты, уходили кто в леса, кто на восток, на территорию, подконтрольную УСНК, где вступали в Таращанскую и Богунскую красные дивизии. Были и такие, кто никуда не отступал и практически не терпел поражений, типа возникшего ниоткуда и очень быстро прославившегося Махно.

Справиться с такой докукой было очень нелегко, но, учитывая присутствие немцев, вполне возможно, однако не меньше сложностей возникло и в городах, где гетману, хоть и не по своей воле, приходилось продолжать «украинизацию», на которой категорически настаивали немцы, дабы подчеркнуть самобытность Украины, оправдав ее отделение от России. Подавляющее большинство горожан отвергало ее так же, как и при Раде. Те же, кому идея нравилась (такие же сельские образованцы, как и члены Рады, только полагавшие себя «демократами», а не социалистами), учуяв запах начальственных кресел, совершенно обезумели, заваливая все поручения, которые давали им министры-технократы, а когда их, многократно предупредив, наконец увольняли в связи с полным служебным несоответствием, начинали вопить об «украинофобии». В чем находили полную поддержку «бывших», вовсю обвинявших гетмана в «пророссийстве», в частности на том основании, что русский язык им не искоренен, а создание вооруженных сил доверено «москалям», то есть профессиональным военным. Самое обидное, что настоящие «пророссийцы», в свою очередь, отказывали гетману в поддержке как раз на том основании, что с «украинизацией» не покончено раз и навсегда.

Короче говоря, на гетмана пошла самая настоящая охота и справа, и слева, без малейших оглядок на химеру, именуемую совестью. Многотысячными тиражами издавались чудовищно лживые листовки, доносы немцам и «мировому сообществу» шли бурным потоком. Гетман боролся, но не очень уверенно, боясь прослыть тираном, он, скорее, предпочитал уговаривать. Но слышать его никто не хотел, а немцы принципиально не вмешивались.

Внешне, правда, все выглядело пристойно. Ставшая в присутствии войск кайзера сытой и, в сравнении с растерзанной Россией, спокойной, Украина летом 1918 года стала для многих сказочной страной, вырваться куда было пределом мечтаний. В Киеве оседали все, кому посчастливилось вырваться из Петрограда и Москвы, от аристократов и «буржуев» до обычных обывателей, не говоря уж о творческих личностях. Жизнь, особенно если не выезжать в сельскую местность, цвела и пахла. Этой идиллии не было видно конца, по крайней мере пока были немцы.