Лев Вершинин - Гопакиада

Таким образом с конца декабря 1917 года на Украине имелось аж два правительства — никем не избранная, но уже привыкшая считать себя властью ЦР и хоть кем-то избранный СНК, оба левые до жути и оба утверждающие, что «народ с ними». Правда, в Киеве еще требовали «украинизировать усе» и пугали оппонентов «четырьмя миллионами штыков», на что Харьков внимания не обращал, вместо перепалки постепенно наращивая влияние в регионах. К концу декабря советская власть установилась в Чернигове и Полтаве, в начале января — на Херсонщине и вообще везде. Мирно и спокойно. Разве что в Екатеринославе пошумели, да и то не не «национально сознательные», а те, кого позже назовут «белогвардейцами», в связи с чем в Екатеринослав (единственный случай!) пришли на подмогу отряды из соседних губерний России.

К середине января под контролем Рады оставался только Киев и еще пара пустяков. Что отнюдь не помешало ЦР издать «Четвертый Универсал» — о том, что «Отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельной, ни от кого независимой, вольной, суверенной Державой Украинского Народа». Забавно, что, характеризуя обстановку, «Универсал» информировал публику о том, что «Петроградское Правительство Народных Комиссаров, чтобы вернуть под свою власть свободную Украинскую Республику, объявило войну Украине и насылает на наши земли свои войска — красногвардейцев-большевиков, которые грабят хлеб наших крестьян». Что называется, картина маслом: во всем виноваты «засланцы из России», а не население, обнулявшее власть Рады на местах исключительно своими силами; про Харьковское Правительство, уже контролирующее почти всю страну, — вообще ни слова. Зато к «Универсалу» прилагалась нота ко всем державам мира с предложением немедленно прекратить войну и горькими жалобами на Петроград, уже ведущий мирные переговоры без спроса у Рады.

Стремясь угнаться за Петроградским СНК, подло перехватившим роскошную идею, «национально сознательные», даром что уже выражали мнение только киевлян, да и то далеко не всех, срочно направили делегацию в Брест-Литовск, где в это время уже вели переговоры о мире от имени всей России посланцы Петрограда. Киевляне прибыли на место 6 января, всего на 5 дней опередив такую же делегацию, но из Харькова. Коллизия возникла презабавная, немцам пришлось решать, с кем, собственно, говорить?

Харьков просил только о мире, Киеву, кроме мира, нужна была еще и помощь. В связи с чем именно из Киева можно было выдавливать большие уступки, в первую очередь по поводу поставок продовольствия, без которого Германия, а особенно Австро-Венгрия, уже задыхались. К тому же мир именно с «национально сознательными» формально отрывал новообразованную Украину от России, чем реализовались бы старые планы австрийского Генштаба (тем паче что в распоряжении немцев имелся созданный еще в самом начале войны «Союз Визволення Украiни», рассчитанный как раз на этот случай). И наконец, из «союзника» легче бы было выкачивать продовольствие, чем из России, даже если ее «автономную» составную часть оккупировать. Короче говоря, у Центральной Рады на руках были все козыри, с ее стороны требовалось только брать под козырек и стоять смирно. Немцы, отлично это понимая, были с «национально сознательными» вежливы, но строги. Отказавшись от переговоров с харьковчанами, они 12 января согласились решать вопрос делегацией Рады «отдельно», настоятельно посоветовав «украинским геноссен» провозгласить самостийность (после чего, собственно, и был спешно провозглашен «Четвертый Универсал»). Спешили все.

Правда, «национально сознательные» пытались хитрить даже в такой обстановке, цыганя у немцев побольше никогда не принадлежавших им территорий — Одессу, Херсон, Николаев, Юзовку, даже Крым, и многое другое. Немцы, пожав плечами, согласились, и рано утром 9 февраля мир был подписан. После чего, поскольку теперь речь зашла о союзе, а это был уже второй вопрос, немцы показали, что в плане мозгов Берлин все-таки не Жмеринка. Они заявили, что ценой союза считают то самое «многое другое», и «национально сознательные» огорченно вернули не свое обратно. После чего генерал Гофман, немного помедлив для порядка, вызвал к себе главу делегации и вручил ему уже готовый текст «Обращения украинского народа к немецкому народу с просьбой о вооруженной помощи» без права вносить изменения. Который и был послушно подписан.

Тем временем Центральная Рада агонизировала. Легко взяв власть на местах, харьковчане целились на Киев. В основном обходились сами, хотя были и «подкрепления» из РСФСР (около 8 тысяч красногвардейцев, хотя битый ими генерал Удовиченко утверждал, что в «армии москалей, двинувшихся завоевывать Украину», до 40 тысяч штыков). Как тут же выяснилось, никаких «4 миллионов украинского войска», о которых год вещала ЦР, нет и в помине; фактически удалось мобилизовать тысячи три, все прочие либо разбежались, либо объявили «нейтралитет».

Уже 27 января «красные» были под станцией Круты, в 100 км от Киева, где смяли и отбросили небольшой отряд мальчишек-идеалистов, брошенных на произвол судьбы «национально сознательными» командирами, сперва пившими горилку в вагоне, а потом смотавшимися в столицу. Позже эти самые «командиры» — Тимченко и Богаевский — будут по требованию родителей отданы под суд, но суд так никогда и не состоится, а «герои Крут», умножившись в числе до 300 (ради сравнения с легендарными спартанцами) и, вопреки истине, объявленные «погибшими поголовно», станут темой «национально сознательного» мифа.

А все остальные части пришлось спешно отзывать с фронта в Киев на подавление мятежа большевиков — при полном безразличии к происходящему десятков тысяч солдат официального «Украинского Войска», горожан и даже наступающую Красную Гвардию: драка на улицах города большевиков уже не интересовала, они и так стояли в пригородах, «червонные казаки» Примакова без боя захватили батареи, и 5 февраля при первых же выстрелах большая часть министров, как вспоминает П. Христюк, тоже министр, «исчезли неизвестно куда, не подавая о себе никакой вести», после чего оставшиеся «лидеры» в ночь с 8 на 9 февраля спешно покинули город в направлении Житомира, уводя с собой «для личной охраны» все верные части, общим количеством около 2000 штыков. Уходили так шустро, что большинство членов ЦР и даже секретари министров, проснувшись утром, с ужасом узнали, что власть сгинула, а город уже в руках большевиков, которые немедленно начали устранять «неблагонадежных». В первую очередь гибли русские офицеры, легко опознаваемые по выправке (около 5000 человек), а также глупая молодежь, носившая модные оселедцы. Осторожные «национально сознательные» почти не пострадали; «большинство украинских деятелей, — отмечает Д. Дорошенко, — которые остались в Киеве, смогли перепрятаться, перейдя на русскую речь в общении».