Вивиан Грин - Безумные короли. Личная травма и судьба народов

К концу XVII в. флорентийцы, как и сама семья Медичи, страдали от артериального склероза, но они жили на репутации и ресурсах блестящего прошлого. Двор Медичи всё ещё был изобильным и экстравагантным в расходах, а его главы покровительствовали искусству и культуре. И всё же это в каком-то смысле фасад, которому не удавалось скрыть падение экономики Тосканы и её политическое бессилие. Страна давно уже перестала быть центром процветающей промышленности, и в сельском хозяйстве дела обстояли плохо. Её граждане облагались огромными налогами, чтобы финансировать дорогой двор и обеспечивать субсидии, которые великий герцог должен был платить иностранным державам. Самым тяжёлым бремя было для людей среднего класса, фермеров и купцов, которые всегда были опорой экономики Тосканы. В результате росла бедность и безработица. Грандиозные религиозные праздники и пышные светские зрелища, которые отвлекали флорентийцев, не могли убедительно скрыть гниющую болезнь экономики.

На самом деле Флоренция стала политически бессильной. В зарубежных поездках великого герцога Козимо III встречали торжественным церемониалом, приличествующим благородному принцу; и к его великому удовольствию он получил от императора право именоваться королевским высочеством, а не просто высочеством (титул, который, к его великой досаде, император уже даровал герцогу Савойскому), и титул Serenissimo («самый невозмутимый»), но эти почести были чисто номинальными. Флоренция превратилась в третьеразрядную страну, её армия была маленькой, а флот, когда-то существенный, практически перестал существовать. Флоренция оставалась мирной и сравнительно свободной от внешнего вмешательства только потому, что великим державам не стоило вмешиваться. Но они расположились, как стервятники, вокруг угасающей линии Медичи, и Флоренция оставалась приманкой, совершенно неспособной эффективно себя защитить.

Великий герцог Козимо III правил Тосканой пятьдесят три года. Тогда как его правление не было ни особенно хорошим, ни плохим, оно повлияло на определённые грани его собственного характера, которые в каком-то смысле чрезвычайно важны для понимания натуры его сына и преемника, последнего великого герцога, Джана Гастоне. Воспитанный своей глубоко набожной матерью, несчастной в браке с его отцом великим герцогом Фердинандом, который правил Флоренцией с 1621 по 1670 г. и предпочитал объятия своего молодого пажа графа Бруто делла Молары, Козимо вырос ограниченным, серьёзным и ревностным богомольцем, более подходящим для церковной, чем для светской карьеры. Уже в 1659 г. о нём говорили, что он проявлял «признаки исключительного благочестия… он подвержен меланхолии сверх всяких обычных пределов… никогда не видно, чтобы принц улыбался». Жизнь его была постоянным обходом церквей, ибо он посещал пять или шесть храмов ежедневно, и величайшим наслаждением для него было принимать участие в религиозных процессиях. Эдуард Райт писал, что в более поздние годы у великого герцога была «машина в его личных покоях, на которой были закреплены маленькие серебряные образки всех святых в календаре». Машина была так устроена, что поворачивалась и выдвигала вперёд святого данного дня, и перед ним он непрерывно служил службу. «Его рвение, — добавляет он, — было особенно велико в привлечении новообращённых к Римской церкви». Вероятно, наибольшее удовлетворение в жизни даровал ему папа, назначив его каноником Св. Иоанна Латеранского; привилегия эта давала ему возможность касаться святой реликвии — платка св. Вероники, который по легенде использовал Христос по дороге к кресту и на котором неясно отпечатались его таинственные черты. Козимо был горд, когда на портрете его изобразили в одежде каноника. В 1719 г. он, по указанию свыше, посвятил свою страну «руководству и абсолютной власти самого славного св. Иосифа».

Такая религиозность, отнюдь не необычная во флорентийском обществе, могла бы быть незаметной, если бы она не находила выражения в законодательстве. Великий герцог был нетерпим в своём отношении к отступлениям от норм морали и веры. Он пытался предать анафеме женщин-актрис, запрещал мужчинам заходить в дома, где были незамужние девушки, и издал серию грозных и нетерпимых антисемитских указов. Были запрещены браки между евреями и христианами; христиане не должны были даже жить в одном доме с иудеем. Еврей, который обращался к проститутке-нееврейке, штрафовался на 300 крон, тогда как проститутка подлежала публичной порке, обнажённая до пояса. В ноябре 1683 г. было запрещено христианским кормилицам выкармливать еврейских младенцев. Великий герцог пытался контролировать школы и университет, чтобы было объявлено вне закона всё, что можно было истолковать как вызов общепринятым нормам. Он приказал удалить из собора статую Адама и Евы Бландинелли, потому что она была неблагопристойной.

Козимо женился на Маргарите Луизе Орлеанской, племяннице французского короля Людовика XIII и, следовательно, кузине Людовика XIV, и с дипломатической точки зрения этот выбор казался отличным, он на первый взгляд предполагал все возможности для продолжения рода Медичи — цель, которая очень давно и серьёзно занимала мысли Козимо. «Она принесёт такие плоды, — сказали Козимо, — которые утешат вас в старости и увековечат родословную вашего высочества».

На самом деле мало можно найти более ярких примеров супружеской несовместимости, чем брак Козимо и Маргариты Луизы. Муж был строгого и мрачного нрава, настолько нерасположенный к физическому контакту, что кое-кто подозревал его в гомосексуализме. «Он спит со своей женой, — сообщала принцесса София Ганноверская, — только раз в неделю, и то под наблюдением врача, который затем распоряжается, чтобы он покидал постель, дабы не повредить здоровью, оставаясь там чересчур долго». Его жена, наоборот, была красива, отличалась чрезвычайной живостью, физической энергией и, как и подобало дочери Гастона Орлеанского, гордостью, упрямством и эгоизмом.

Выданная замуж через представителя в Лувре в Париже, она морем отправилась в Италию, и её новые подданные устроили ей дорогую и великолепную торжественную встречу. Но у Маргариты Луизы иллюзий было мало. В Париже ей пришлось оставить возлюбленного, принца Карла Лотарингского, и она хотела быть королевой, а не великой герцогиней, и ей не нравилась её новая страна. Она нашла, что флорентийцы сдержанны и неинтересны, а её муж невыносим. Отец Козимо отправил домой её французских сопровождающих и оказывал на неё какое мог давление, чтобы заставить её выполнить свой долг; в конце концов наследник, Фердинанд, появился на свет в 1663 г.

Но будущая великая герцогиня всё ещё не хотела примириться со своей судьбой. Её отправили успокоиться в Поджо-а-Кайано, где, как она писала французской королеве, она была «лишена всех удобств и похоронена заживо в ужасном одиночестве», хотя на самом деле при ней находился многочисленный двор. Визит её бывшего поклонника принца Карла не примирил её с семейной жизнью, хотя в результате его женитьбы их любовь закончилась. Когда она обнаружила, что беременна, она пыталась вызвать выкидыш, но в конце концов в августе 1667 г. родилась дочь, Анна Мария. Маргарита Луиза настойчиво требовала, чтобы ей разрешили вернуться во Францию. Когда она отказалась спать со своим мужем, её кузен Людовик XIV, написал ей, чтобы она вела себя прилично. Козимо отправили в ряд дорогостоящих зарубежных поездок, очевидно, ошибочно полагая, что разлука делает сердца нежнее, но, по крайней мере, он и жена возобновили супружеские отношения, и 24 мая 1671 г. родился их третий ребёнок, Джан Гастоне. В конце концов великая герцогиня добилась своего, и 12 июня 1675 г. она отбыла из Тосканы во Францию навсегда.