Вивиан Грин - Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Но недостаток энтузиазма со стороны Георга III был восполнен приёмом, оказанным Кристиану аристократией и восхищёнными криками населения. Принцесса Эмилия устроила грандиозный приём в Ганнерсбери-Хауз на более чем сотню гостей, которые приятным тёплым августовским вечером гуляли по террасе, глядя на роскошный фейерверк, за которым последовали ужин и бал во главе с датским королём, танцевавшим с герцогиней Манчестерской. На нём был великолепный костюм из серебряного шёлка, вышитый серебряными нитями, и его манеры, даже если он не особенно блистал в танцах, были таковы, что, писала леди Мэри Кук, «это меня убеждает, что разумен и может достойно себя вести, когда пожелает». Однако уже возник подспудный критический поток, и леди Толбот метко, хотя и нежно, прозвала его «северным плутом».

Именно это торжество на деле оказалось для короля чрезмерным, и он на следующий день или около того чувствовал себя настолько неважно, в результате, как подумала леди Мэри Кук, слишком большого количества съеденных фруктов, что вынужден был отказаться от приглашения к обеду у императорского посла, но тем не менее, заехал в резиденцию посла с бледным лицом, изысканно одетый в голубой и белый шёлк, чтобы поболтать с дамами. Вереница торжеств, приёмов и костюмированных балов продолжалась.

Но особенно удивительным был энтузиазм простого народа, может быть, однако, понятный в свете тех подачек, которые король щедро разбрасывал за счёт датской казны. Кристиан несомненно купался в лучах этой популярности; «думаю, ему нравится, что люди с удовольствием на него смотрят». Он устроил обед на публике в банкетном зале Сент-Джеймса; утром он одевался при открытых окнах, чтобы прохожие могли его видеть.

Визит короля был предположительно образовательным. В целях просвещения для него были организованы поездки за пределы Лондона. Он понравился везде, вдоль и поперёк Англии, даже прославленные университеты Оксфорда и Кэмбриджа сделали его почётным доктором.

В общем, учитывая его молодость, было решено, что он вёл себя хорошо, хотя впечатление было неоднозначным. Когда он пошёл послушать оперу Buona Figliola («Хорошая дочечка» (ит.) — пер. ), леди Мэри Кук с неодобрением заметила, что он не только простоял весь первый акт, но «высовывался из ложи с локтями и с головой… Он ковырял в носу, что, как известно, нельзя назвать изящным или королевским. К концу он казался страшно утомлённым и очень много зевал». Уолпол саркастически заметил сэру Хорасу Манну, что на пьесе «Рассерженная жена» «он хлопал в ладоши каждый раз, как произносилось предложение против брака, очень своевременный поступок, когда его жена — английская принцесса».

Конечно, визит имел свою оборотную сторону. В темноте король и его весёлые сообщники прокрадывались из Сент-Джеймсского дворца, переодевшись моряками, чтобы обследовать самые грязные притоны города. «Он, безусловно, любвеобилен, — писал Уолпол Страффорду, сообщая сплетни, что он так любил, — но визит его так короток, что дамы, которые хотят раздеться, не должны торговаться. Им надо делать своё дело в мгновение ока, или его здесь уже не будет». На время он посетил актрису, точнее было бы сказать «стриптизёршу», в Сент-Джеймсе, «ту странную особу, — писала леди Мэри Кук, — которая выставляла себя на сцене почти без одежды». Король и его компания разгромили покои в Сент-Джеймсе, поломав мебель и причинив крупный ущерб.

И всё же в конечном счёте с точки зрения короля визит был удачным. Его провожали с помпой. В сопровождении властей города он проплыл вниз по Темзе от Вестминстера до Темпля на церемониальной барже. Оставив щедрые дары высшим и низшим, он покинул Лондон 12 октября, «сопровождаемый самыми искренними благословениями громадной толпы, которая бежала за его каретой многие мили за городом». Этим крикам суждено было отзываться в памяти короля в последующие пустые годы.

Его путешествие на этом не закончилось, так как из Англии он прибыл во Францию, где его принимали почти с таким же экстазом. «Мы отбираем жизнь у этого маленького датчанина», сообщала мадам дю Деффан Уолполу. Его забрасывали приёмами и развлечениями, Академия наук и Французская академия устроили ему праздник и аббат Вуазенон прочитал ему хвалебную поэму. И всё же эта поездка обнаружила некоторые тревожные, хотя и мимолётные вспышки ненормальности в личности короля. Хотя Людовик XV, знаток в таких делах, предоставил ему целую стаю актрис для его удовольствия, король оказался необычно безразличным, даже враждебным, к такой компании, возможно, потому что он подхватил какую-то венерическую заразу. Но, кажется, были более тревожными сообщения, что речь короля часто становится несвязной и иногда невнятной. За благополучным фасадом угадывались по крайней мере какие-то намёки на недостаток психического равновесия.

Когда он вернулся в Данию в январе 1769 г., жена встретила его в Роскилле, и на какое-то время их отношения, казалось, улучшились. Каролина Матильда любила надевать мужской костюм для верховой езды, алый жакет и кожаные бриджи. Хотя более чопорная публика этого не одобряла, костюм королевы соответствовал мужским вкусам короля. «Король, — замечал Ревердиль, — весьма приветствует всякий бунт против дворцового этикета и чрезвычайно доволен новым костюмом королевы», — но, добавлял он, — «когда она одета как мужчина, кажется, что она чересчур мала».

Затем, в октябре, она заболела. Кое-кто говорил, что это водянка; менее доброжелательные утверждали, что она подхватила венерическую заразу от своего мужа. А может быть, это был незначительный нервный срыв, вызванный его беспорядочным поведением. «У королевы, — как невнятно докладывал английский посланник Ганнинг 4 ноября 1769 г., — появились

кое-какие неблагоприятные симптомы… хотя непосредственной опасности как будто нет, всё-таки положение, в котором королева Дании сейчас находится, слишком серьёзно, и крайне необходимо устранить хотя бы наихудшие симптомы, и так как этот счастливый результат в большой степени зависит от заботы его величества, я думаю, что ничто не подействовало бы на неё более благоприятно, чем какое-либо нежное заявление со стороны короля о том, как важна её жизнь».

С некоторым трудом её уговорили посоветоваться со Струэнзе, теперь лейб-медиком короля. Она не хотела к нему обращаться, так как считала, что это при его участии её муж завёл новую любовницу, мадам Бирсетту фон Габель, несчастную молодую женщину, которая вскоре, в августе 1769 г., умерла, родив мёртвого ребёнка. Но Струэнзе не только вылечил королеву, но и вдохнул в неё вновь найденную уверенность и интерес к жизни. Он также успешно сделал её сыну, кронпринцу Фредерику, прививку от оспы, процедуру, которую очень критиковали более консервативные священники и врачи. Струэнзе был на десять лет старше королевы, но он произвёл на неё сильное впечатление, так что они сблизились ещё больше.