Вивиан Грин - Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Его швейцарский наставник Ревердиль, который вернулся ко двору, сначала нашёл его разумным и рассудительным, но при более близком наблюдении обнаружил, что психика его очень расстроена. «Вы Брант, — сказал он мне, потом перешёл на быструю и невнятную болтовню, повторил несколько стихов из „Заиры“, которую мы вместе читали четырьмя годами раньше. Затем он сказал: „Вы Дениз, вы Латур“ — французские актёры, которые были у него на службе; наконец он понял, кто я такой».

Ревердиль замечает, что настроение короля бешено колебалось, быстро переходя от состояния дикого возбуждения до глубокой депрессии. Англичане, сказал Кристиан в момент подъёма, смотрели на него, как на бога; и он считал, что как король он затмевал всех остальных монархов. Затем настроение его изменилось, и он заговорил о себе как о «маленьком человеке» («der kleine Mann») и даже подумывал о том, чтобы покончить с собой. Когда они гуляли около дворцового озера, король воскликнул: «Но как я могу это сделать, не вызвав скандала? И если я так поступлю, не буду ли я ещё несчастнее? Мне что, утопиться? Или разбить голову об стенку?» Ревердиль решил, что лучше попытаться его ублажить. «Сделайте так, — сказал он королю, — как по-вашему будет лучше». На следующий день король предложил прокатиться на лодке по озеру. «Я хотел бы в него прыгнуть, — сказал он печально, — и чтобы потом меня очень быстро вытащили обратно», добавив по-немецки (так как обычно они говорили по-французски): «Я запутался»; «У меня в голове шум»; «Я не совсем в себе». Когда по его просьбе Ревердиль попытался почитать ему, он не смог сосредоточиться. Он сидел, уставившись прямо перед собой, и пробормотал: «Струэнзе, он любовник королевы? Может, прусский король спит с Матильдой? Или это Струэнзе?».

Такие яркие фантазии, очевидно, были навеяны неотступными мыслями о том, кто он такой. Если он не был сыном своего отца, может, он был одним из шести особых созданий, рождённых с моральной слепотой, цели которых могут быть достигнуты только путём потворства своим желаниям заниматься развратом и самоистязанием не потому, что такие действия доставляли удовольствие, но потому что они были в какой-то мере истинной целью его жизни? Обычные события в жизни, как и люди вокруг него — это иллюзия. Не было ли, спрашивал он у Струэнзе, после смерти ещё чего-то, отличного от того, что нам говорят учителя религии и философии?

Хотя в своей основе характер у него был трусливый, в противовес этому он пытался изображать из себя настоящего мужчину, считая, что по-настоящему мужественный человек ни перед чем не остановится. В самом деле, бывали моменты, когда он казался нормальным, но он был подвержен внезапным изменениям настроения, когда его гнев направлялся на самых близких ему людей. Он был так недоверчив и подозрителен и так легко обижался, что даже самые близкие слуги могли быть немедленно изгнаны. Он не терпел никакого противоречия и злился, если кто-то из окружающих пытался убедить его, что сказанное им — всего лишь плод воображения. От их советов он мгновенно впадал в меланхолию и даже в слёзы, но долго это не продолжалось. Он не слушал ни свою жену, ни Струэнзе, ни Бранта, ни своего камергера Варенштальта; на самом деле он даже заставлял Варенштальта сопровождать его в вылазках по городу, когда рыскал по улицам и разбивал окна, среди них и окна его бывшего наставника графа Ревентлова.

Бернсдорф высказал Струэнзе предположение, что выходки короля были результатом переходного возраста, и он их перерастёт, но Струэнзе был другого мнения. Он посоветовал королю принимать холодные ванны, но это не помогло; кажется вероятным, что время от времени в качестве успокаивающего применяли опиум. Струэнзе приобрёл такое влияние над разумом своего августейшего господина, что именно ему король поручал обыскивать свою спальню, чтобы удостовериться, что в комнате не прячется убийца. Но у Струэнзе появлялось всё больше врагов, и не только среди придворных, но особенно среди тех, кто завидовал власти, которую он получил, и кто возражал против реформ, которые он проводил в управлении Данией.

Таким образом, власть Струэнзе целиком зависела от расположения всё более психически неуравновешенного монарха, предосудительные поступки и разнузданность которого по понятным причинам королева и министры пытались скрыть. Из-за экстравагантного поведения короля они пытались, вполне естественно, ограничить доступ к его особе тем, кто мог бы понять состояние его психики. Поступая так, они дали оружие в руки своим критикам, которые считали, что они порабощали короля и делали из него своё орудие. Ходили слухи, что Кристиана одурманивают. Но если Струэнзе мог скрывать от общественности действительное положение при дворе, то он не смог скрыть своё собственное предосудительное поведение, вести о котором скоро прогремели по всем дворам Европы. Хотя у Струэнзе была другая любовница, мадам фон Галер, жена генерала Петера фон Галера, на двадцать семь лет моложе своего мужа, королева была совершенно без ума от своего любовника и, вероятно, понимая неустойчивость психики короля, позабыла всякую осторожность:

Королева почти не сводила с него глаз, настаивала, чтобы он присутствовал на всех приёмах и позволяла ему публично допускать такие вольности, которые погубили бы репутацию обычной женщины, например, он ездит в её карете и наедине гуляет с нею в саду и лесах.

Струэнзе осыпал её подарками, такими, как пара надушённых подвязок и свой миниатюрный портрет, который она днём носила на шее, а ночью засовывала в книгу и клала её под подушку. Он заставил короля учредить специальный орден рыцарства, носящий её имя.

Но везде были шпионы, враждебно настроенные по отношению и к королеве, и к министру. Когда 7 июля 1771 г. Каролина родила дочь, принцессу Луизу, памфлетисты и сатирики Копенгагена поставили под сомнение её отцовство. В письме из Вены леди Мэри Кук заметила, что скандальное поведение королевы доводит её датских подданных до грани мятежа в пользу наследного принца Фредерика.

«Не было датчанина, — заметил Ревердиль, — который не считал бы личным оскорблением то, что он подчиняется власти, единственным основанием которой был скандал в королевской семье». Пресса, освобождённая от цензуры, начала сатирическую кампанию против министра, который дал ей свободу. Струэнзе завёл себе врагов во всех слоях общества и из-за своего высокомерия потерял сторонников даже среди собственных друзей. Сэр Роберт Марри Кит писал 6 октября 1771 г.: «Народ любит короля, и он крайне возмущён передачей власти человеку, возвышение которого так неприлично… Сейчас он стал очень уязвимым со многих точек зрения, и кое-кто, кто не осмеливался даже смотреть на него, теперь стряхивают с себя подчинение вместе с благоговением, которое было так необходимо для поддержания его неограниченной власти».