Лебедева Н.С. Array - Hюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 т. Т. 8 (1999)

Даже правила, содержащиеся в памятной книжке каждого немецкого солдата, предусматривают, что « сдающийся враг не должен быть убит даже в том случае, если он партизан или шпион. Захваченные таким образом лица должны быть наказаны по приговору суда ».

Эти люди не были шпионами, это были солдаты в военной форме. Здесь не утверждалось, что хотя бы один человек, с которым расправлялись по этому приказу, до расстрела был подвергнут суду. С точки зрения закона нет оправдания тем подсудимым, которые передавали и применяли этот отвратительный приказ; даже Иодль признал, что при проведении этого приказа в жизнь совершались убийства, а Кейтель в осознании своего позора признал его беззаконность.

Редер констатировал, что этот приказ был неправомерен; даже Дениц заявил, что, после того как теперь ему стали известны действительные факты, он более не считает этот приказ правильным. Единственные защитительные аргументы, выдвинутые в этой связи, заключались в том, что каждый подсудимый лично не приводил этого приказа в исполнение, что он считал первый параграф приказа оправдывающим эти действия в качестве репрессалий, что он делал все возможное, чтобы ограничить действие этого приказа, и что он не смел подвергать сомнению спущенные сверху директивы. Но никто из них серьезно не опроверг того, что передача в руки СД в этом контексте буквально означала расстрел без суда.

Ответом на эти защитительные доводы в той мере, в какой они не являются попросту бесчестными, может служить следующее: предосторожности, предпринимаемые в целях безопасности, о которых упоминалось в самом приказе, с исключительной ясностью говорят о том, что факты, упомянутые в первом параграфе, не представляют собой оправдания, которое можно было бы вынести на дневной свет. Небольшие предосторожности были предприняты в связи с приказами «Пуля», «Мрак и туман» и другими подобными им зверскими приказами. То, что инцидент с заковыванием в кандалы, имевший место в Дьеппе, не имел ничего общего с этим приказом, явствует из меморандума, исходящего из штаба Иодля и датированного 14 октября 1942 г. (ПС-1266). В нем говорится, что Гитлер ставил своей целью прекратить метод ведения войны при помощи коммандос, заключавшийся якобы в том, что высадившиеся небольшие отряды при помощи подрывных операций и другими методами наносили колоссальный урон и затем сдавались в плен.

Отмена этого приказа в 1945 году (Д-649) является дальнейшим доказательством того, что люди, несущие за него ответственность, признавали свою вину, которая, возможно, получила наилучшее свое выражение в записи в дневнике военных действий военно-морского штаба относительно расстрела коммандос, захваченных в военной форме в Бордо. «Новое в международном праве» (Д-658) — так озаглавлен этот отрывок. Тем не менее Редер и начальник его штаба с готовностью поставили свои инициалы под этим отрывком из дневника. Осведомленность Кальтенбруннера об этом приказе ясно вытекает из его письма от 23 января 1945 г. в штаб по планированию при командовании вооруженных сил (ПС-535), в котором он детально останавливался на этом приказе и обсуждал его применение к отдельным категориям лиц. Некоторые лица уже были приговорены к смерти за приведение в исполнение этого приказа. Их единственный защитительный довод состоял в том, что они выполняли приказ своих начальников. Я имею в виду членов СД, которые были казнены в Норвегии за убийство экипажа торпедного катера 345, и генерала Достлера, казненного в Италии. Бесчисленные выдержки из их собственных записей являются доказательствами против этих подсудимых. Неужели они избегнут кары? Вы припомните, как реагировал в 1944 году нацистский суд на попытку оправдаться выполнением приказов сверху (ПС-3881). Приказ о коммандос по своей жестокости и зверству не может сравниться даже с приказом «Мрак и туман» от 7 декабря 1941 г.

В директиве Гитлера, завизированной Кейтелем, после указания — карать смертью всех лиц, своими действиями ставящих под угрозу безопасность или боеготовность оккупирующих держав, указывается, что лица, расправа над которыми не может быть произведена в наикратчайший срок, должны перевозиться в Германию, причем таким образом, чтобы не поступало никаких дальнейших известий об их судьбе. Сопроводительное письмо Кейтеля от 12 декабря приводит следующее основание этому:

«Эффективного и длительного устрашения можно добиться или смертной казнью, или путем мероприятий, при которых родственники лиц, совершивших преступление, и население не будут знать об их судьбе. Эта цель достигается увозом преступников в Германию»

Интересно противопоставить это заявление, написанное в то время, когда Кейтель считал, что Германия выигрывает войну, тому, что он показал перед Трибуналом. Как Вы помните, он сказал: «Эти патриоты сочли бы каторжные работы бесчестием. Когда их отправили в Германию, они не страдали от бесчестия».

В феврале 1944 года этот приказ все еще проводился в жизнь, причем комендантам примерно 18 концентрационных лагерей напомнили о целях этого приказа и указали, как избавиться от трупов лиц, заключенных согласно приказу «Мрак и туман», не обнаруживая места их смерти (Д-569). Обращение с этими военнопленными описывалось здесь норвежским свидетелем Каппеленом. Члены Трибунала не забыли его рассказа о переброске 2500—2800 заключенных согласно приказу «Мрак и туман» из одного концентрационного лагеря в другой в 1945 году, когда в пути погибло 1447 человек. Мы, говорящие о человеческом достоинстве, не должны забыть этого.

«Мы были так слабы, — показал Каппелен, — что не могли идти достаточно быстро. Они схватили свои ружья и изо всех сил ударяли ими по головам людей, идущих в пятерке непосредственно перед нами. Это действие сопровождалось возгласами по-немецки: "Если вы не будете идти так, как полагается, вы увидите, что с вами будет..." Наконец после шести — восьми часов ходьбы мы подошли к железнодорожной станции. Было очень холодно, и на нас, конечно, была только полосатая арестантская одежда и худая обувь, но мы говорили: "О, как мы рады, что пришли на станцию. Лучше стоять в вагоне для скота, чем в середине зимы идти пешком. Было очень, очень холодно, я думаю, от 10 до 12 градусов ниже 0 по Цельсию. Очень холодно. Для нас был приготовлен длинный поезд из открытых товарных платформ. В Норвегии мы называем их товарными платформами для песка. Нас вталкивали на эти платформы примерно по 80 человек на каждую... На этой товарной платформе мы сидели около пяти дней без пищи, в холоде, без воды. Когда шел снег, мы делали вот так (показывает) для того, чтобы набрать в рот немного воды; через долгое-долгое время — мне показалось, что прошли годы — мы приехали в местечко, которое, как я впоследствии узнал, называлось Дора и находилось в окрестностях Бухенвальда. Итак, мы туда прибыли. Нас начали сталкивать с платформ, но многие из нас были уже мертвы. Человек, сидевший рядом со мной, также был мертв, но я не имел права отойти от него. В течение последнего дня я должен был сидеть рядом с мертвецом; я видел, что примерно треть или половина людей уже мертва и окостенела, хотя, естественно, не мог определить точного числа погибших. Нам сообщили, и я впоследствии услышал эту цифру в Доре, что число погибших на нашем поезде равнялось 1447. О том, что произошло в Доре, я уже плохо помню, так как все время находился в полумертвом состоянии. Я всегда был оптимистом и человеком веселого нрава. Обычно я держался сам и поддерживал друзей, но тут я почти перестал сопротивляться. Мне повезло, так как была предпринята акция Бернадотта, нас спасли и привезли в Нейенгамме близ Гамбурга; когда нас туда доставили, я встретил там нескольких своих друзей, студента из Норвегии, вывезенного в Германию, несколько заключенных, доставленных из Заксенхаузена и других лагерей, и немного, сравнительно немного, неизвестных норвежцев, заключенных согласно приказу "Мрак и туман", которым приходилось жить в исключительно тяжелых условиях. Многие из моих друзей все еще находятся а госпитале в Норвегии, некоторые умерли по возвращении домой».