Олег Гончаренко - Москва, которую мы потеряли

В 1760 г. Ухтомский был обвинен в большом расходовании средств на руководимых им стройках. Последовало отстранение от дел, началась ревизия, которая длилась 10 лет, установившая полную необоснованность обвинения. Но к руководству архитектурной командой и школой (прекратила свое существование в 1764 г.) Ухтомский возвращен не был. О последних годах жизни зодчего известно мало. Пробыв некоторое время после отставки в Москве, он в 1767 г. переехал в свое небольшое именьице Дубки Одоевского уезда Тульской губернии, где и скончался. Похоронен он был у стен деревянной церкви Михаила Архангела, по которой и село часто называется Архангельское-Дубки. На месте несохранившейся церкви сыном покойного Дмитрием была возведена новая каменная церковь Смоленской Богоматери. Могила зодчего теперь утеряна. Лишь несколько десятилетий назад с южной стороны церкви удалось обнаружить надгробие из белого мрамора в виде саркофага с надписью: «1774 году октября 4 дня преставился колеской советник архитектур князь Дмитрий Васильевич сын Ухтомский».

Еще не существовало стены Китай-города, но расширялся посад у восточной стены Кремля. Там, где селились торговцы и ремесленники, за посадом на Покровке простирались многочисленные дворцовые слободы, протянувшиеся до самого Земляного Вала – Казенная, Барашевская, Садовая, Котельная... Дворцовая слобода московских котельников образовалась в районе современного Потаповского переулка, ее надо не путать с Таганкой, где была другая котельническая слобода. Мастера Покровской котельной слободы делали кухонные котлы всех фасонов и размеров, горшки, чугунки и прочую металлическую посуду для бесчисленных нужд огромного государева двора. Продукция пользовалась огромным спросом, поскольку потребность в ней испытывали все: в этих котлах готовили пищу и для государева стола, и для придворных, и в богатых боярских дворах, и для армии; такие котлы брали в каждый поход. Впрочем, некоторые ученые полагают, что это была не дворцовая, а обыкновенная городская слобода, обслуживавшая нужды москвичей. Та к или иначе, котельники, жившие слободой по левой стороне Покровки, и построили себе приходскую Успенскую церковь. Деревянная церковь известна с 1511 г. По ней прилегающие переулки были названы Большим и Малым Успенским (в наше время соответственно Потаповский и Сверчков). И только в 1656 г. котельники выстроили себе каменную Успенскую церковь, что свидетельствовало об их большом материальном достатке, так как иметь каменную церковь было не только очень престижно, но и очень дорого.

При первых Романовых характер Покровки несколько изменился, поскольку она стала главной государевой дорогой в царские загородные резиденции – Измайлово и Рубцово. Теперь наряду с ремесленниками здесь селилась знать и зажиточные купцы – так появлялись новые прихожане Успенской церкви. Одним из них был купец-гость Иван Сверчков, имевший собственные палаты в Малом Успенском переулке, теперь носящем его имя. Прозвище «гость» имело очень древние московские корни: так называли верхушку торгового сословия – богатейших купцов, занимавшихся иностранной и крупной оптовой торговлей. Сверчков и построил своим иждивением в 1696–1699 гг. новую каменную Успенскую церковь, которая получила прозвание «восьмое чудо света». Новая постройка была вызвана насущной необходимостью, так как каменный храм, возведенный в середине XVII в., сильно пострадал в пожаре 1688 г., от которого выгорела большая часть Покровки. Строя новый храм, Сверчков, наверное, и не подозревал, какую всемирную славу будет суждено снискать его детищу. Купец пригласил для работ украинского мастера, крепостного крестьянина-зодчего Петра Потапова, чье имя теперь носит Потаповский переулок. Иные теперь считают его не архитектором, а резчиком по камню или даже помощником главного, подлинного архитектора, чье имя якобы осталось тайной, поскольку известное имя автора храма в допетровской Руси – редкий случай.

Одна из «самых московских церквей», ставшая жемчужиной московского барокко и высшим образцом этого архитектурного стиля, эта церковь имела очень сложное устройство. На первом ярусе была освящена нижняя церковь во имя святителя Петра Московского с приделом Рождества Иоанна Предтечи, по именинам храмоздателя Ивана Сверчкова. В 1699 г. выстроили верхнюю, собственно Успенскую церковь. У этого храма было 13 глав, символизировавших Господа Иисуса Христа и 12 апостолов. Роскошная колокольня, которая соединялась с церковью папертью, была столь величественной, что ее можно было принять за самостоятельную шатровую церковь, «иже под колоколы». Впечатляющей была и игра белопенного, снежного кружева декора с пламенеющим огненно-красным храмом. Современникам Успенский храм представал громадой составленных церквей, летящих в небеса, но вместе с тем стройным, как архитектурная поэма. Это чудо имело вырезанную на портале символическую надпись «Дело рук человеческих». Церковь осталась обыкновенной приходской, но в то же время почетно «домовой» для Ивана Сверчкова: второе крыльцо храма с парадной лестницей вело в сад, окружавший дом купца, и таким образом у хозяина имелся собственный отдельный вход. У церкви были очень высокая лестница и высокое гульбище – открытая площадка-галерея перед входом в храм. Каждый молящийся поднимался по лестнице на гульбище и, прежде чем переступить порог храма Божия, обозревал открывавшуюся с этой высоты панораму: так создавалось чувство вознесенности, оторванности от земли, располагающее к молитвенному настроению. Возвысить душу и мысль человеческую от мира сего, устремить ее к небесам – к тому же призывала причудливая, неземная красота Успенской церкви, символизировавшая красоту Божественного творения. Академик Д.С. Лихачев как-то заметил, что ее надо было видеть именно в окружении «низких обыденных зданий». Более того, по версии ученых, эта гигантская церковь знаменовала собой один из семи священных холмов Москвы, подобно тому, как колокольня Ивана Великого венчала главный из них – Боровицкий.

Внутри храма Успения на Покровке

Довольно близкая к Кремлю, Успенская церковь почти сразу же после своего возведения в первой половине XVIII в. была в числе других определена к слушанию соборного благовеста. Тогда еще действовало патриаршее постановление: в городских церквях не начинать благовеста прежде соборного, чтобы в звоне колоколов не было разнобоя и неблагочестия. В Москве соборный благовест был в Успенской звоннице в Кремле с колокольней Ивана Великого, и не следовало начинать благовест прежде или позже, чем зазвонит кремлевская звонница. (В случае престольного праздника храма его духовенству следовало получать благословение митрополита на ранний благовест с записью в приказе церковных дел.) Для лучшего соблюдения этого правила, поскольку многие храмы Москвы были отдалены от Кремля и не слышали соборный благовест, создали своеобразный церковный «телеграф». Велено было «слушать звон» при определенных, назначенных к тому центральных церквях, в которых слышали благовест из Кремля и начинали звонить вместе с ним, а уже по их звону начинали звонить остальные церкви. Наряду со Сретенским монастырем и храмом Николы Явленного на Арбате в обширный список «благовестных» церквей Москвы попала и Успенская церковь на Покровке. Ответственность была колоссальной, а оплошавших священников, пропустивших соборный благовест, не только штрафовали, но и лишали сана.