Гвидо Препарата -

Историю Матиаса Эрцбергера легче всего понять, если иметь в вид)7, что Версальский договор не имел цели ослабить германскую элиту, несмотря на то что дипломатическая и официальная риторика того времени убеждала общество в обрат­ном. Как образно выразился один историк, германская Вторая империя представляла собой неразделимый одноглавый квар­тет. Головой была монархия, передние административные ноги были представлены бюрократией и армией, а задние ноги — аг­рариями и промышленниками. Все остальное — связующие хря­щи и сухожилия. «Суть германской истории с 1918-го но 1933 год можно выразить одной фразой: в 1918 году не было никакой революции... Единственным видимым изменением стало обез­главливание монархии, происшедшее в ноябре» (3). Наделе это означало следующее: любой политик, который попытался бы именем демократии и с помощью новоприобретенного пар­ламентского инструмента провести какие бы то ни было ре­формы, неизбежно рисковал столкнуться с сопротивлением сил старого порядка, стоявших за спиной созданных ad hoc на­ционалистических партий, и с их (то есть сил старого порядка) буквально и в полной мере сохранившейся промышленной и финансовой мощью. Коль скоро это было действительно так, то любая атака, предпринятая на высшие классы, грозила обер­нуться завесой угроз и оскорблений в прессе, угрозами физиче­ской расправы со стороны головорезов, коим тайно потворст­вовала элита, враждебностью судебных органов и, что самое важное, полным равнодушием со стороны Британии и ее союз­ников, которые наблюдали эти дикарские сцены с отчужден­ным вниманием, словно сидящие в амфитеатре зрители.

* * *

С тех самых пор, как была провозглашена недееспособная с са­мого начала Веймарская республика, у историков возникла склонность рассматривать эпоху Веймара как эру упущенных возможностей.

В действительности было две Германии... Германия пыталась идти по пути Бисмарка... теперь же она была готова испробо­вать путь Гёте... Республика родилась из поражения, жила в смятении и погибла в катастрофе. Тем не менее республикан­ский выбор не был донкихотской утопией, не был он и произ­вольным; какое-то время у республики был реальный шанс (4).

У нее никогда не было никаких шансов.

Республика — и это отчетливо понимал Веблен — была обре­чена с самого начала. Метания лихорадочной пятнадцатилет­ней Веймарской республики, приведшие к провозглашению Третьего рейха, были не чем иным, как родовыми муками, пред­шествовавшими появлению на свет нацизма. Бесконечная пар­ламентская чехарда; появление и исчезновение тридцати двух партий, двадцать кабинетов и девять выборов; 224 900 само­убийств (5) и триста политических убийств (6); лихорадочный поиск бесконечно сменявших друг друга экономических проек­тов, не имевших будущего; две финансовые шоковые терапии (1923 и 1931 годов); буквальное отсутствие умения управлять парламентской республикой и откровенное манипулирование со стороны англо-американских клубов; насилие; делано бес­сильный цинизм союзников; свинцовый пессимизм народных масс; «мелочные и уродливые компромиссы по поводу [якобы репарационных] миллионов и миллиардов, эти склоки, кото­рые сегодня едва ли стоят того, чтобы о них вспоминать» (7), — все это куски хроники возвышения гитлеризма.

Жизненный цикл бутафорской германской республики мож­но разделить на три периода:

1 Период беспорядка, 1918-1923 годы.

2 Период исполнения, 1924-1930 годы.

3 Период разрушения, 1930-1933 год*.

* Второй и третий периоды подробно обсуждаются в главе 4.

Веймарская республика была лабораторией проведения соци­ального эксперимента: статьями Версальского договора Брита­ния готовилась возродить из руин империи Вильгельма II поли­тическую структуру, насквозь пропитанную неким подобием прусского милитаристского консерватизма, однако «чистого» в своей враждебности, — то есть породить немецкое реакцион­ное движение, не прикрытое царственно-аристократическими одеждами. Того, что операция закончится формированием во­инственных банд со свастикой, большинство государственных мужей Запада, возможно, и не предвидели. Но надежду увидеть в послевоенной Германии возрождение народного, почвенного фронта, пылающего гневом и местью, правящие элиты Запада питали с самого начала. Вебленово пророчество является дока­зательством истинности существования таких предвкушений. Союзники затеяли весьма опасную игру.

В суматохе последствий неудачной революции немцы, уже расколотые провалом начатой Бисмарком три десятилетия назад политики социальных гарантий, призванной умиротворить пролетариат, немедленно принялись пожирать друг друга. Но­ябрь 1918 года показал, что Германия не способна к революции: беспорядки не привели к появлению харизматического вождя народных масс (9). После того как социалисты в 1919 году дали генералам carte blanche на подавление разрозненных и едва ли представлявших серьезную угрозу беспорядков, очень немно­гие сомневались в том, что вояки не станут долго ждать и вско­ре выступят против республики.

Еще до окончания войны силы реакции начали разжигать в Германии непримиримый антагонизм. После войны генерал Малкольм, глава британской военной миссии в Германии, нанес визит генералу Людендорфу — доблестному солдату, фактиче­ски правившему Германией последние три года войны вместе со своим престарелым дуумвиром генералом Гинденбургом, до то­го, как кайзер перед самой капитуляцией отправил его в отстав­ку*.

* См. главу 2, стр. 83.

Пока они пили чай, немец старался передать своему гостю, насколько глубоко обманутым и преданным чувствовал себя в 1918 году генеральный штаб слабостью внутреннего фронта и мятежами моряков; Малкольм, который хотел ясности, прямо спросил бывшего начальника генерального штаба: «Генерал, вы хотите этим сказать, что вас ударили в спину?» Выразительные синие глаза Людендорфа вспыхнули. «Именно так, — торжеству­юще воскликнул он.— Меня ударили в спину! Меня действитель­но ударили в спину!» (10)

В ноябре 1919 года, давая показания комиссии Конституци­онной ассамблеи по расследованию военных событий, второй член военно-политического дуумвирата генерал Гинденбург, ге­рой Восточного фронта, уничтоживший русские армии в Ма­зурских болотах*,

* См. главу 1, стр. 55.

отчеканил эту мысль, превратив удар в спину в лозунг политической реакции: «Из-за преднамеренного разло­жения флота и армии... наши военные операции неизменно за­канчивались неудачами; крах был неизбежен... Английский ге­нерал был прав, когда сказал: «Германскую армию ударили ножом в спину» (И).

«Удар в спину»: в то время это выглядело вполне правдопо­добно — в конце концов, германская армия не потерпела ни од­ного сокрушительного военного поражения. Красная пропаган­да была реальной и весьма ощутимой; республика была идеей Вильсона, а Версальский договор стал для всех немцев отврати­тельным бесчестьем и унижением. Поэтому многие не без осно­вания считали, что Веймар был не чем иным, как пародией, одиозной карикатурой, достойной презрения или, в лучшем случае, полного безразличия; Веймарская республика не могла требовать от Германии большего. Республика с самого начала превратилась в арену жульнического политиканства — серого, скучного и бесцельного. Бесконечная череда веймарских прави­телей являет собой апофеоз анонимности — все эти забытые фигуры, эти brasseurs d'affaires, по очереди занимавшие на ко­роткое время место на капитанском мостике тонущего корабля, несущегося по воле волн, силе которых они не могли сопротив­ляться. История, однако, запомнила два имени: Матиас Эрцбер­гер и Вальтер Ратенау.