Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Говоря о других «художественную правду», Довлатов не щадил себя. Рассказчик не имеет права быть выше своих героев, давить их правильностью и моралью. Поэтому история со «сбором дани» – пятерок и трешек – для помощи Грачеву соответствует писательской стратегии. Не будем забывать и об особой литературности, даже литературоцентричности Довлатова, которую не замечают порою даже ценители его таланта. Писатель в случае с покаянием Бобышеву фактически воспроизвел известную в русской литературе сцену: Федор Михайлович Достоевский кается в грехе педофилии перед Иваном Сергеевичем Тургеневым. Как видим, Сергея Донатовича с классиком роднила не только строгость в денежных вопросах.

Возвращаемся к публикации Довлатова в «Авроре». Почему все-таки бодрое присутствие с хорошим очерком в особом первом номере журнала не открыло дорогу прозе Довлатова? Хотя кажется, что здесь оставалось сделать только один шаг. Помешала, как ни странно звучит, прогрессивность самого журнала.

Клепикова пишет:

В первые «авроровские» годы сюда заходили, взволнованно и мечтательно, Стругацкие, Битов, Вахтин, Валерий Попов, Володин, Рейн, Соснора, Голявкин, Конецкий – весь питерский либерально-литературный истеблишмент.

Большинство из взволнованных журнал напечатал. Что ж, мечты сбываются. Печатали даже тех, кто вызывал неудовольствие «цензуры». Так, братья Стругацкие получили «черную метку» после публикаций «Сказки о Тройке» и «Улитки на склоне». «Улитка на склоне» выползла на берег журнала «Байкал» в первых двух номерах за 1968 год. «Сказка о Тройке» – продолжение популярнейшего «Понедельника…» – вышла в четвертом и пятом номере журнала «Ангара» того же года. Главный редактор журнала Юрий Самсонов был снят с должности, номера изъяты из библиотечных фондов и помещены в спецхран. Интересное замечание Самсонова о моменте подготовки повести к печати:

В это время в Иркутск прилетел заместитель редактора журнала «Байкал», мой друг Владимир Бараев и рассказал, что в Улан-Удэ работает комиссия из двадцати трех человек, разбирается с опубликованием повести «Улитка на склоне» все тех же Стругацких – путь их пролегал по редакторским трупам.

Замечу, что редакция «Байкала» пострадала в большей степени из-за публикаций в тех же номерах двух глав из книги Аркадия Белинкова «Юрий Олеша. Сдача и гибель советского интеллигента». Летом Белинков вместе с женой отправляются в туристическую поездку в Венгрию. Из Венгрии в Югославию, а оттуда в ФРГ, затем прыжок через океан в США – забористый туристический маршрут. Напомню читателю об эмигрантском журнале «Новый колокол», в котором были напечатаны отрывки из романа Анатолия Кузнецова «Тейч Файв», с которым автор предполагал выйти из советской литературы и войти в мировую. В том же номере журнала – первом и последнем – документальный рассказ Белинкова «Побег», описывающий историю их семейного «рывка на свободу». Для начала автор называет признаки, грозящие скорой расправой над писателем:

Третье издание моей книги о Тынянове погибло, издание книги об Олеше погибло, окончание первой публикации этой же книги в журнале «Байкал» погибло, статья в университетских ученых записках погибла, что уже шестерых из наших близких друзей (а сколько дальних – неведомо) вызывали в Комитет государственной безопасности.

Тут, в общем-то, стандартный набор. А вот дальше эксклюзив:

Виктор Борисович Шкловский, науськанный своей супругой Серафимой Густавовной Нарбут, первой женой Юрия Олеши, и ее сестрой – второй женой Юрия Олеши Ольгой Густавовной Суок, прибежал к заведующему отделом культуры ЦК Шауре и, брызгаясь, визжа и всхлипывая, требовал расправы. У Виктора Борисовича, кроме семейных причин, были и свои собственные, по которым он старался сделать все, чтобы моя книга погибла: в ней было рассказано о нем много такого, что он бы предпочел утаить.

Заманчивый сюжет, но нужно остановиться, отложив его на потом.

Редакцию «Байкала» «осушили» в основном за Белинкова, но в общественном сознании репрессии в отношении «Ангары» и «Байкала» склеились.

В такой ситуации резонно предположить, что от братского писательского дуэта редакции будут шарахаться. Ситуация дополнительно обострилась тем, что книги Стругацких начинает активно публиковать эмигрантское издательство «Посев» и журнал «Грани» – печатные органы НТС. В 1970 году – «Сказка о Тройке», в 1972 году – «Гадкие лебеди». Ничего подобного. Журнал «Аврора», помня о наказе Николая Тихонова – «На его страницах будет происходить этот оживленный, никогда не оскудевающий разговор о сегодняшнем дне, о задачах и целях…» – раскрывает, да что там – распахивает свои страницы для Стругацких. В 1971 году в четырех номерах выходит их «Малыш». Следующий год – «Пикник на обочине», также в четырех выпусках. В 1974-м – «Парень из преисподней» в двух номерах. При этом публикации не были «журнальными» – синоним сокращений зачастую цензурного свойства. В «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого читаем:

Замечательно, что «Пикник» сравнительно легко и без каких-либо существенных проблем прошел в ленинградской «Авроре», пострадав при этом разве что в редактуре, да и то не так уж чтобы существенно. Пришлось, конечно, почистить рукопись от разнообразных «дерьм» и «сволочей», но это все были привычные, милые авторскому сердцу пустячки, ни одной принципиальной позиции авторы не уступили, и журнальный вариант появился в конце лета 1972 года, почти не изуродованным.

Почему «замечательно» не мог произнести Довлатов? Он также был готов «чистить рукопись», что-то выбрасывать, заменять. Правила он знал «замечательно». Его не приглашали играть по ним. К нему просто не было интереса со стороны редакции. «Пробивание» текстов Стругацких – занятие не только увлекательное, но поднимающее личный и журнальный рейтинг. Естественно, что выход очередной вещи мятежных братьев обсуждалось, опасные пассажи пересказывали, восхищались. Показательно, что сами Стругацкие переживали по поводу относительной аполитичности «Малыша» – своей первой публикации в «Авроре». Из «Комментариев»:

Очень уважаемый нами критик Рафаил Нудельман, большой в те времена поклонник творчества АБС, задумчиво сказал как-то по поводу «Малыша»: «Может быть, чем писать такое, лучше вообще не писать ничего?..» Я, помнится, довольно резко ему возразил. Он, помнится, не стал особенно спорить. Каждый остался при своем мнении.

Мы уже не могли не писать. Мы прекрасно понимали, что имеет в виду Нудель, мы и сами мучились мыслью о том, что выпуская «нейтральные», внеполитические вещи, мы как бы занимаемся коллаборационизмом и против собственной воли поддерживаем – молчанием своим, внеполитичностью, добровольной своей самоустраненностью – этот поганый режим. Но мы уже не могли не писать. Нам казалось (как нашему герою Виктору Баневу из «Гадких лебедей»), что если мы перестанем писать вообще – это будет ИХ победа: «замолчали, заткнулись, перестали бренчать…» А так мы все-таки сохраняли хоть мизерную, но все-таки возможность сказать то, что говорить было при прочих равных условиях не разрешено, да и негде, – вроде той фразы в «Малыше» про «фанатиков абстрактных идей и дураков, которые им подпевают». На эту фразу, разумеется, мало кто из читателей и внимание-то обратил, но для нас она звучала как лозунг, как вызов и даже, в каком-то смысле, как оправдание всех наших действий.