Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

В 1924 г. прокурор Новониколаевской губернии отмечал слабость следственного аппарата губотдела ОГПУ, следствием чего, как он полагал, было невыполнение элементарных требований закона. При этом «некоторые видные сотрудники ОГПУ даже щеголяли незнанием закона» [772]. По словам иркутского губпрокурора, «сотрудники ОГПУ порой проявляли полное правовое невежество» [773]. Такое положение дел служители закона объясняли «традициями ВЧК».

В отчете омской прокуратуры за первую половину 1924 г. утверждалось, что «работа органов ГПУ с пути военного коммунизма перешла на новые рельсы революционной законности» [774]. Однако в октябре 1925 г. алтайский прокурор фиксировал «оторванность ОГПУ от прокуратуры и его стремление самоопределиться» [775]. В сентябре 1927 г. бийский окрпрокурор отмечал сочетание у некоторых работников ОГПУ «полного правового невежества со стремлением показать свое “я” и приемы ЧК» [776]. В докладной записке в окружную контрольную комиссию от 7 марта 1928 г. омский окрпрокурор сообщал о своей приватной беседе с начальником местного отдела ОГПУ, в которой тот заявил, что «органы ОГПУ доказали свою ценность для дела революции, в отличие от органов прокуратуры» [777].

На этом фоне неудивительными выглядят постоянно имевшие место факты игнорирования органами ГПУ – ОГПУ системы прокурорского надзора. В 1925 г. иркутский прокурор отмечал случаи, когда без согласования с ним местный отдел ОГПУ направлял следственные дела в более высокие инстанции [778]. В январе 1926 г. Сибирское совещание работников прокуратуры потребовало от окружных прокуроров «поставить действительный и полный надзор за органами ОГПУ в пределах указанных законов, не допуская никаких послаблений и отклонений». В резолюции апрельского совещания констатировалось, что этот надзор недостаточно удовлетворителен и носит формальный характер, а наблюдение прокуратуры за административной ссылкой отсутствует [779]. Однако все эти резолюции не могли дать ощутимого эффекта.

По информации минусинского окрпрокурора во время кампании по борьбе с бандитизмом окротдел ОГПУ отказал ему в предоставлении сведений по большинству приговоренных за второе полугодие 1927 г. [780]В марте 1928 г. омский прокурор попытался опротестовать предварительное заключение подлежащего ссылке гражданина сверх допустимого срока без санкции ВЦИК и Особого совещания. В ответ на это окротдел ОГПУ постановил направить дело через ПП ОГПУ по Сибири в Коллегию ОГПУ и заключить арестованного в ИТД [781]. Несмотря на циркуляр от 2 марта 1925 г., продолжались увольнения ссыльных со службы по рекомендациям «чекистов» без объявления мотивов и учета мнения прокуратуры. Имели место случаи, когда на запросы прокуроров ГПУ – ОГПУ не отвечало месяцами.

Таким образом, как свидетельствуют материалы Сибири, возможности прокурорского надзора за ссылкой были весьма ограниченными. На протяжении 1920-х гг. ситуация практически не менялась. В условиях «революционной законности» органы, являвшиеся по определению правоохранительными, неизбежно оказывались в подчиненном репрессивным структурам положении. Партийно-государственное руководство, не испытывая потребности в законодательном упорядочении статуса ссыльных и высланных, равно как и в каком-либо пересмотре основ карательной политики в этой области, поощряло деятельность репрессивных органов.

В целом в течение 1920-х гг. в советской карательной практике сложилась особая система административной репрессии со своей организацией агентурной работы, следствия, вынесения и исполнения приговоров, надзора и управления ссылкой и высылкой. В результате она выделилась в автономную карательную отрасль с отдельной законодательной базой, квазисудебными органами и репрессивным аппаратом ГПУ – ОГПУ. В 1924 г. органы ОГПУ получили полную монополию на административную ссылку и высылку. Сложившаяся система была мало доступна для какого-либо действенного контроля извне даже со стороны параллельных государственных структур. Репрессивные органы беспрекословно подчинялись только партийным органам. Ссылка и высылка по суду осуществлялась правоохранительными органами. На протяжении 1920-х гг. она существенно уступала по уровню организации ссылке и высылке административной. Как судебная, так и административная ссылка и высылка являлись репрессивными мерами и применялись по мотивам «социальной опасности» без доказательства вины обвиняемых.

В первые годы после окончательной победы большевиков на территории Сибири положение в традиционных районах дореволюционной ссылки было нестабильным. Обширные территории Якутии и Дальнего Востока долгое время оставались неподконтрольными советской власти. Не была спокойной обстановка и в Западной Сибири. Крупные крестьянские мятежи заставляли руководство страны настороженно относиться к перспективе возобновления практики ссылки в Сибирь неблагонадежных лиц, прежде всего политических противников режима. Однако советская власть усиливала контроль над сибирскими районами. Возрастала роль ссылки и высылки в государственной карательной политике. В связи с этим вопрос о возобновлении ссылки в Сибирь приобретал все большую актуальность.

До учреждения в августе 1922 г. Комиссии по высылкам при НКВД ссылка на территорию Сибири могла осуществляться как по постановлениям органов ВЧК, так и по приговорам специальных комиссий. Во время подавления Тамбовского мятежа получила широкий размах практика высылок из охваченных восстанием районов граждан, подозреваемых в связях с мятежниками, а также членов семей восставших. Как правило, их водворяли в северные губернии Европейской России. Однако волны этих принудительных переселений докатились и до Сибири. С лета 1921 г. сюда ссылались участники Тамбовского восстания и члены их семей. На 17 июня 1922 г. в местах заключения Томской губ. и в ссылке числилось около 250 «тамбовцев». Весной – летом 1922 г. проводилась амнистия участников «антисоветских» мятежей. 14 апреля 1922 г. на заседании губернской «тройки» фильтровочной комиссии г. Новониколаевска были заслушаны заявления 20 ссыльных жителей Тамбовской губернии с просьбой разрешить их выезд на родину. Комиссия постановила, «принимая во внимание пролетарское происхождение заявителей и их политическую безграмотность», ходатайствовать перед ПП ГПУ по Сибири о предоставлении им права выезда [782]. Из находившихся в Томской губ. «антоновцев» к июлю 1922 г. было не амнистировано 23 чел., из них 17 чел. срок наказания был сокращен до одного-двух лет [783].

В отличие от срочных специальных операций ссылки и высылки по приговорам ВЧК приобретали все более систематический характер. В 1921 г. за чрезвычайными органами числилось 40,3 % всех подследственных, 44,1 % заключенных лагерей было осуждено чекистами [784]. По официальной информации, в том же году ВЧК приговорила к ссылке и высылке 1817 чел. (5,1 % осужденных). В Сибирь ссыльные из европейской части страны стали поступать в 1920 г. Прежде всего это были члены «антисоветских» партий. Первая крупная группа эсеров-максималистов из 27 чел. была сослана в Сибирь зимой 1921 г. Решением местных органов ВЧК она была направлена в Канский уезд Енисейской губернии.