Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Введение в марте 1924 г. монополии органов ОГПУ на несудебную ссылку и высылку вызвало ведомственную неразбериху в вопросе надзора за административно-ссыльными. Даже работники центрального аппарата ОГПУ, отвечая на запросы местных отделов, демонстрировали некомпетентность, заявляя, что при наличии в постановлении Особого совещания указания на высылку под надзор милиции эти функции на милицию и возлагаются. Центральный аппарат НКВД в своих разъяснениях губисполкомам проявил большую осведомленность, информируя, что в соответствии с законодательством надзор осуществляется только ОГПУ [764]. В конечном счете утвердился порядок раздельного надзора за ссыльными в административном порядке и по суду. За репрессированными во внесудебном порядке ОГПУ осуществляло гласный и негласный надзор. Под гласным надзором подразумевалась постоянная явка поднадзорных на регистрацию в местное представительство ОГПУ, которое определяло частоту регистрации. Органы ОГПУ периодически проводили обыски на квартирах наиболее подозрительных граждан. За ссыльными могло вестись негласное наружное наблюдение по месту работы и жительства. Вся их корреспонденция перлюстрировалась. Инструкция ОГПУ от 4 января 1926 г. оставила право надзора за лицами, сосланными по обвинению в нелегальном переходе границы, за органами ОГПУ. Порядок наблюдения за репрессированными по суду определялся инструкцией НКЮ и НКВД от 20 августа 1924 г. и бюллетенем НКВД № 31 за 1924 г. Согласно этим документам надзор за ссыльными и высланными осуществлялся не в форме обязательной явки поднадзорных в отделение милиции, а посредством негласного наблюдения [765].

На практике объем и методы наблюдения за отдельными ссыльными и группами ссыльных определялись как органами ОГПУ, так и местными партийными комитетами. На специальных закрытых заседаниях парткомов, проходивших с участием уполномоченных ОГПУ, принимались решения по усилению надзора и ужесточению контроля за репрессированными. Относительно наиболее значимых персон давались особые предписания. Власти расширяли представительство органов ГПУ – ОГПУ в районах сосредоточения ссыльных. Так, в конце 1924 г. штат уполномоченного губотдела ОГПУ по Нарымскому краю увеличился на 8 чел. В Парабели была создана постоянная резиденция гласного сотрудника ОГПУ. В августе 1923 г. в Туруханском крае появилось управление уполномоченного ГПУ. К концу года его штат насчитывал 6 чел., в т. ч. сотрудников, обслуживавших Енисейский уезд. В ноябре 1925 г. уполномоченный Енисейского губотдела ОГПУ Стильве заявил на заседании Туруханского райкома РКП(б) о недостаточной «для охвата работ» численности сотрудников ОГПУ в крае. Было признано необходимым увеличить штат на одного работника, а также выделить нескольких сотрудников для северного и южного районов края [766].

Быстрый рост численности ссыльных во второй половине 1920-х гг. заставлял туруханские власти просить усиливать присутствие органов ОГПУ. В феврале 1929 г. расширенный пленум членов Туруханского райкома ВКП(б) в целях облегчения надзора за ссыльными ходатайствовал перед окружными властями о переподчинении Вороновского и Ярцевского районов из ведения Енисейского уполномоченного ОГПУ Туруханскому уполномоченному ОГПУ. Численность постоянных работников ОГПУ непосредственно в крае возросла до 3 чел. В Дудинку специально для наблюдения за ссыльными было направлено два милиционера [767].

С середины 1920-х гг. сибирские власти начали активно проводить мероприятия по профилактике и пресечению побегов ссыльных. В целях борьбы с частыми побегами ссыльных уголовников 9 ноября 1926 г. начальникам местных адмотделов было приказано своевременно подвергать этих лиц дактилоскопической регистрации. Распоряжением ПП ОГПУ по Сибирскому краю окротделы ОГПУ обязывались по прибытии партий ссыльных немедленно сообщать об этом в уголовный розыск. По предложению Сибкрайисполкома на узловых железнодорожных станциях создавались розыскные пункты для поиска бежавших ссыльных рецидивистов [768]. В сентябре 1926 г. Красноярский окротдел ОГПУ поддержал инициативу окрисполкома об организации арестного дома в Енисейске для содержания там ссыльных, осужденных за «незначительные» преступления и правонарушения, такие, как кражи, хулиганство и побеги. По отбытии наказания ссыльных предполагалось водворять в прежних районах ссылки, но в более отдаленные селения [769].

Прошения административно-ссыльных об изменении места поселения в пределах Сибири и разрешении временно покинуть установленный район ссылки рассматривались в ПП ГПУ – ОГПУ. В случае удовлетворения ходатайства уполномоченный СО ПП ГПУ – ОГПУ выносил постановление, в котором указывалось новое место ссылки или репрессированному разрешалось покинуть установленный район. Ссыльные и высланные обладали правом направлять жалобы на действия карательных органов в органы прокурорского надзора. Представители прокуратуры фиксировали не только отдельные случаи злоупотреблений местных властей в практике ссылки и высылки, но и общее несоответствие этой системы правоохранительным нормам. Так, в начале 1926 г. заместитель краевого прокурора Сибири А.М. Пачколин посетил Канский ИТД и Красноярский изолятор специального назначения. В докладной записке краевому прокурору он дал оценку состояния административной ссылки в Сибири.

Пачколин пришел к выводу, что ссылка «в ее нынешнем виде представляет вопиющее противоречие» общим началам Уголовного, Уголовно-процессуального и Исправительно-трудового кодексов, так как не выполняет задач по исправлению преступников и профилактике новых преступлений. В рапорте указывалось на необходимость принятия новых законных и нормативных актов, которые должны были определять порядок и режим ссылки. Их отсутствие, по мнению представителя прокуратуры, оставляло широкое поле для «грубых ошибок» и административного произвола, что противоречило курсу на «укрепление революционной законности». Пачколин настаивал на разработке нового положения о ссылке и высылке в строгом соответствии с УК, УПК и ИТК, а также на детальной регламентации всех параметров осуществления репрессии, прежде всего этапирования, снабжения пособием и одеждой, учета состояния здоровья при определении сроков досрочного освобождения. Каждый день содержания под стражей он предлагал засчитывать за три дня ссылки [770].

В отчете Пачколина отмечалась, в частности, полная неопределенность функций прокурорского надзора за исполнением приговоров на ссылку и высылку. Совещания по борьбе с преступностью обязывали отделы ГПУ – ОГПУ и административные отделы исполкомов периодически направлять материалы на ссыльных и высланных в прокуратуру в целях «централизации работы» [771]. Однако в получении сведений местные прокуроры были вынуждены полагаться на благосклонность руководства ГПУ – ОГПУ. Доступ работников прокуратуры к информации во многом зависел от отношений, которые складывались с конкретными начальниками отделов ГПУ – ОГПУ. Получаемые сведения не отличались полнотой и систематичностью. Обследования мест ссылки представителями прокуратуры были крайне редки. Омский, иркутский и минусинский прокуроры сообщали в докладных записках в краевую прокуратуру за 1927–1928 гг., что лишены возможности наблюдать за исполнением приговоров на ссылку и высылку.