Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Несмотря на то, что в кустарной промышленности было занято довольно много людей, ее влияние на экономику страны было не очень значительным. Гораздо более ощутимым было присутствие частной торговли. По закону в частном порядке имели право торговать колхозники, продающие излишки продуктов со своего приусадебного хозяйства, кустари, торгующие изделиями собственного производства, а также все остальные граждане, продающие свои собственные подержанные вещи. Частная торговля должна была осуществляться на городских рынках [519] Hessler J. A Postwar Perestroika?.. P. 520. . В годы коллективизации и последовавшего за ней продовольственного кризиса городские рынки процветали. По оценке Д. Хесслер, от 30 до 40 % рациона горожан составляли продукты, купленные у частников на городских рынках [520] Ibid. P. 521. .

Кустари, производственные кооперативы и торговцы на базарах составляли ту небольшую часть частного сектора, существование которой разрешалось законодательством. Любые другие формы частнопредпринимательской деятельности были запрещены и преследовались по закону. В реальности, однако, отношение государства к разным формам частного предпринимательства существенно разнилось. В 1930-е гг. государство вело непримиримую борьбу со спекулянтами. Под спекуляцией понималась покупка и перепродажа любых вещей с целью извлечения прибыли. Только за первую половину 1934 г. за спекуляцию по ст. 107 УК было осуждено 58 тыс. чел., в следующем году эта цифра составила 105 тыс. чел. [521] Осокина E.А. Предпринимательство и рынок в повседневной жизни первых пятилеток // Социальная история. Ежегодник. 1998/99. М., 1999. С. 351. В 1934 г. правительство создало специальную комиссию по борьбе со спекуляцией. Но все усилия были тщетны. Нарком внутренних дел Г.Г. Ягода признавал, что «несмотря на усилия правительства, городские рынки полны спекулятивными элементами» [522] Там же. .

Во второй половине 1930-х гг. борьба со спекулянтами пошла на спад. Решение проблемы было передано в компетенцию местных властей, которые не были заинтересованы в полной ликвидации спекуляции. Местные власти оценивали спекуляцию как неизбежное зло, бороться с которым бесполезно. Как показывает исследование Д. Хесслер, прокуратура и суды отказывались привлекать к ответственности мелких спекулянтов. Днепропетровский прокурор, например, писал, что не собирается сажать в тюрьму человека, вся вина которого в том, что он продал на рынке пару ботинок и кусок металлического кабеля [523] Hessler J. A Postwar Perestroika?.. P. 521. .

В конце 1930-х гг. многие регионы последовали примеру Моссовета, который в 1936 г. разрешил жителям продавать на рынке новые вещи. По сведениям прокуратуры, в каждом городе была своя мера дозволенного. После упразднения в 1934 г. Рабоче-крестьянской инспекции ни один из органов власти не хотел связываться с таким хлопотным делом, как наведение порядка на городских рынках. Милиция и прокуратура стремились перенести рынки из центра города на окраины. Они также выступали за использование налогов как основного средства борьбы с частными торговцами. Городские финансовые органы, напротив, всячески ратовали за силовые методы борьбы со спекулянтами. В конце концов компромисс был достигнут: мелким торговцам практически во всех городах разрешили торговать, однако торговцы постоянно должны были ощущать, что они занимаются чем-то не вполне законным и их в любой момент могут арестовать.

Государство настойчиво боролось и с «лжекооперативами». Тем, кто был вовлечен в эту форму «теневой» экономической активности, грозило наказание в виде пяти лет лишения свободы с конфискацией имущества. Мы не располагаем данными о численности осужденных за подобную деятельность, однако предполагаем, что репрессии против «лжекооперативов» не смогли искоренить их. Определение «лжекооператива» было достаточно расплывчатым. Кооператив считался ложным, если «капиталистические элементы доминировали в его деятельности» или если его деятельность «отклонялась от задач социалистического строительства» [524] Уголовный кодекс РСФСР. С. 179. . Как видим, очень многое зависело от интерпретации. Главным признаком был масштаб частнопредпринимательской деятельности. Те, кто в результате «теневой» экономической активности зарабатывал сотни и тысячи рублей, осуждались по обвинению в спекуляции и создании «лжекооперативов». Те же, чей доход составлял десятки и сотни тысяч, привлекались по ст. 129 УК (хищение социалистической собственности). Определение хищения было настолько широко, что практически любая деятельность, направленная на получение дохода и не санкционированная государством, могла быть интерпретирована как хищение социалистической собственности.

В 1934 г. уголовные дела, связанные с хищением, составляли две трети от всех зарегистрированных преступлений в СССР. Правительство издало целую серию драконовских декретов, ужесточавших наказание для разного рода расхитителей. Кульминацией этой кампании был знаменитый закон от 7 августа 1932 г. – «закон о трех колосках», предусматривавший смертную казнь даже для мелких расхитителей. Е. Осокина считает, что между драматическим ростом числа экономических преступлений в первой половине 1930-х гг. и проводимой тогда же политикой форсированной коллективизации и индустриализации существует прямая связь. К концу десятилетия, когда обстановка в стране несколько стабилизировалась, количество экономических преступлений пошло на спад. Драконовские законы против расхитителей, однако, действовали до смерти И.В. Сталина, а некоторые и после.

На наш взгляд, правительство нуждалось в суровых репрессиях против разного рода расхитителей. Репрессии были необходимы для того, чтобы командно-административная система могла нормально функционировать. Поскольку громоздкая экономическая машина, созданная в 1930-е гг., слабо поддавалась контролю, страх репрессий являлся единственным средством, которое удерживало советских людей от приватизации государственной собственности. Но даже суровые репрессии далеко не всегда помогали. В 1932 г. на совещании директоров Московского горторга А.И. Микоян говорил: «Воруют все, вплоть до коммунистов. Коммунисту легче воровать, чем другим. Он забронирован партбилетом, на него меньше подозрений» [525] Осокина Е.А. Предпринимательство и рынок в повседневной жизни… С. 349. . Ситуация, когда все в той или иной мере виновны в экономических преступлениях, приводила к тому, что на мелкие хищения закрывали глаза. Наказывали только тех, кто расхищал больше положенного, больше нормы, которая по общему согласию считалась «приличной». Подобная норма существовала на каждом предприятии, для каждого работника. Так, для рядовых сотрудников она была ниже, чем для директоров. Эта норма была выше в южных регионах страны, особенно на Кавказе, и ниже в северных регионах.