Элен Каррер д'Анкосс - Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

Благодаря такому миролюбию Александру III удалось упрочить международное положение России, вновь ставшей бесспорно великой державой после катастрофической Крымской войны. Желание сохранить европейское равновесие – главная характеристика его политики. Он всегда стремился работать во имя мира и для достижения этой цели пытался искать баланс между силами, противостоящими друг другу в Европе. Столь мирное царствование способствовало расцвету интеллектуальной и художественной жизни Российской империи. Это пиршество духа перешагнуло, как мы видели, границы империи и распространилось на Европу, облегчая политическое сближение с другими странами, особенно с Францией.

Но с 1892 года могучая натура Александра III начала демонстрировать признаки ослабления. Когда 10 октября 1894 года пришло известие о том, что монарх при смерти, волнение, охватившее весь мир, свидетельствовало о популярности миротворца. В соборе Парижской Богоматери служили молебны за его здравие. А в Риме за него молился сам папа.

Во Франции после его смерти церкви и общественные здания стояли в траурном убранстве, палаты Национального собрания отменили заседания, а на флагах префектур появились траурные ленты. Читаем в передовице «Тан» от 3 ноября 1894 года: «Вдохновляясь и христианской, и человеческой моралью, он презрел те лавры, что стяжают себе на полях сражений. Он хотел быть императором мира… что позволило ему поднять авторитет России в мире». А «Таймс», часто враждебно отзывавшаяся об этом монархе, писала: «Россия и Европа потеряли в нем государя, которому будут бесконечно признательны». «Дейли ньюс» объясняла причины этой признательности: «Одна ошибка Александра III, и Европа была бы вовлечена в войну, неслыханную по размаху. К его чести, он этой ошибки не допустил». И только немецкая пресса отдавала дань памяти ушедшему монарху как бы нехотя, не отойдя от горьких чувств, которые вызывал за Рейном франко-русский союз.

Александр III оставил своему преемнику блестящее наследие на международной арене и козыри на будущее, поскольку мировая экономическая конъюнктура, возвещавшая период экономической экспансии, благоприятствовала России. Сумеет ли новый монарх извлечь пользу из уроков мудрости своего отца? И открывающихся перед ним перспектив? Никто и не подозревал тогда, что от ответов, которые тот будет давать на эти вопросы, зависит будущее не только самого наследника Александра III, но и династии, и всей России.

В истории иногда случаются странные совпадения. Со смертью Александра III ушли и другие действующие лица франко-русских отношений, и портретная галерея европейских политиков существенно обновилась. Во Франции был убит президент Сади Карно; в России в 1895 году скончался Гирс, так верно служивший политике Александра III. Наконец, в отставку ушел генерал Буадефр, без энтузиазма которого не появилась бы военная конвенция.

Николаю II пришлось в срочном порядке подыскивать замену Гирсу. Его выбор пал на личность примечательную – князя Алексея Лобанова-Ростовского, который, будучи послом в Константинополе, приобрел глубокие познания в международных делах, а главное, о той части света, которая всегда оказывала большое влияние на русскую политику. Историк по призванию, он прекрасно осознавал, какое значение груз прошлого имеет для России. Он отличался от Гирса своим восприятием Франции и союза, заключенного с нею Александром III. Гирс всегда испытывал недоверие к Французской республике; он не был по природе своей франкофилом и видел в союзе с ней лишь средство избежать изоляции России и нейтрализовать опасного и могущественного германского соседа. Франко-русский союз представлял на его взгляд – как и на взгляд государя – не спонтанный выбор, а инструмент, позволяющий разрешить проблемы, создаваемые соседством с амбициозным и продолжающим наращивать военную мощь государством.

В противоположность такому осторожному и просчитанному подходу к союзу с Францией для Лобанова-Ростовского данный союз основывался на реальном взаимном тяготении. Этот вельможа, убежденный франкофил, восхищался республикой-союзницей, несмотря на различие политических систем. Он любил ее культуру, ее историю и полагал, что обе страны объединяет духовное родство. Союз был для него не просто средством сдержать рост могущества Германии, он был целью, возможностью, способом углубить все то, что связывало две страны. И он нашел во Франции достойного визави в лице Габриэля Аното, который, как и он, мечтал о «европейском согласии» на основе этого союза.

Прагматичный Лобанов-Ростовский считал, тем не менее, что ряд проблем надо решать в сотрудничестве с Германией или даже с опорой на нее. Такой открытый подход к дипломатии позволил ему улучшить отношения с Берлином и Веной. С Англией он держался замкнуто, но без агрессивности. Он стремился разрядить напряженность на Балканах, особенно в Болгарии, где положил конец конфликту. Его устремления были направлены в первую очередь на Константинополь. Подобно всем своим предшественникам, он знал, как важен для России свободный выход к теплым морям, а значит, и свобода прохода через проливы Босфор и Дарданеллы. Как и Нессельроде, он считал, что Россия заинтересована в достижении соглашения с султаном, что следует доверить ему власть над проливами, а не пытаться изгнать его оттуда. Вот почему, в то время как армяне обращались ко всем европейским дворам с просьбой о защите от турок, Лобанов-Ростовский предпочитал отстаивать тезис о территориальной целостности Турции, расходясь в этом вопросе с Англией.

Усилив, таким образом, позиции России на Балканах и на Черном море протурецкой политикой, Лобанов-Ростовский смог, как и большая часть российской элиты, задаться вопросом о возможной экспансии на Дальний Восток. Он хотел ускорить строительство Транссибирской магистрали и освоение крестьянами этих земель, ставших внезапно ближе к России благодаря развитию железнодорожной сети. И его поддерживал Витте, один из самых замечательных министров финансов в истории России. За несколько месяцев эти двое заложили фундамент российского присутствия в Азии. Отнимая Маньчжурию у Японии и передавая ее китайцам, они добились от Пекина в 1895 году концессии на железную дорогу, связывающую через эту область Сибирь с Тихим океаном.

Начало царствования Николая II, таким образом, облегчили эти два министра, которые, объединенные общностью взглядов, сумели расширить если не территорию России, то сферу ее влияния, не вызывая волнений, а значит, не ставя мир под угрозу. Новый монарх часто сетовал на свою участь «незадачливого царя». И он был прав, поскольку в 1896 году смерть Лобанова-Ростовского, после полутора лет пребывания на посту министра, лишила его столь надежного и деятельного сотрудника. Впрочем, по свидетельствам современников, на Николая II это не произвело впечатления. Разумеется, его безразличие, на которое тогда обратили внимание, объяснялось определенным легкомыслием молодого монарха. И, возможно, желанием избавиться от опеки министра, пусть и очень компетентного, но оставлявшего мало простора для его инициатив, поскольку Лобанов-Ростовский знал, что Николай II недостаточно подготовлен к своей роли и его не привлекают сложные вопросы управления.