Элен Каррер д'Анкосс - Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

Августейшие гости пока оставались в столице. На следующий день после посещения Лувра и знакомства с Севрской фарфоровой мануфактурой наступила очередь Версаля, уже принимавшего у себя Петра Великого. Здесь монаршей чете предложили обед в Галерее битв и одно из тех представлений, которые Франция умела устраивать, как никакая другая страна.

Последний день был посвящен армии. По прибытии монарх устроил смотр матросам. Перед тем как покинуть Францию, он присутствовал на параде сухопутных войск в Шалонском лагере. Но еще до этого последнего этапа он нашел время отдать дань памяти славным сынам страны, которая так тепло его приняла. И в Доме инвалидов преклонился перед гробницей Наполеона, побежденного врага, показывая тем самым, что конфликтное прошлое не осложняет больше отношения двух стран. А в Пантеоне он пожелал почтить память гения мировой величины, произведения которого чтила и читала вся Россия и который раньше всех понял, что именно может объединить две страны, – Виктора Гюго.

Затем были Шалон и парад. Он сердечно попрощался с президентом Франции, вновь, как и по прибытии в Шербур, отставив в сторону протокол и присовокупив к рукопожатию самые сердечные объятия. В речи на устроенном в Шалоне прощальном обеде, где присутствовали четыре сотни приглашенных, отвечая Феликсу Фору, упомянувшему «нерушимую дружбу Франции и России», Николай II сказал: «Наши страны связаны несокрушимой дружбой. Существует также между нашими армиями глубокое чувство братства по оружию».

Таким образом, о союзе и о его секретных условиях так и не упоминалось. Более того, по завершении столь насыщенных дней не была подписана никакая итоговая декларация, хотя обычно это практиковалось. Пресса констатировала и обсуждала теплый тон выступлений, изучала под микроскопом отдельные высказывания, но по-прежнему испытывала нехватку сведений по острому вопросу о договорных, письменных основах союза. «Матен» утверждала, что визит наглядно свидетельствовал о реальности этих документов, пусть даже некоторые подвергают сомнению их существование.

В конечном итоге поездка дала положительные результаты. «Журналь де деба» напомнил о трех событиях, послуживших фоном франко-русскому сближению: Франкфуртском мире, Берлинском договоре и Тройственном союзе, которые ослабили и изолировали Россию, толкнув ее в объятия Франции. Ответом на эти вызовы явился франко-русский союз, который являлся реальностью, сдерживающей тех, кто пытался нанести смертельный удар миру. А для Франции это была еще и возможность оправиться от унижения, перенесенного в 1870 году, и гарантия того, что и германскую мощь, ставшую идеей-фикс последней четверти века, можно обуздать.

Путешествие российского императора, широко обсуждавшееся во Франции, привлекло внимание и других европейских держав. В Австрии с горечью сравнивали пылкость высказываний императора во Франции со сдержанностью во время пребывания в Вене. В Германии к этой поездке отнеслись с неменьшим беспокойством. Некоторые обозреватели пришли к выводу, что между двумя странами в самом деле заключен военный союз, несмотря на то что этот вопрос обходили молчанием. Другие газеты были не столь категоричны, уверяя, что Германия нужна России не меньше, чем Франция, и что Россия не пожертвует своими связями с Берлином, будучи давней сторонницей европейского равновесия.

После возвращения августейшей четы на родину все настойчивее зазвучали голоса, задававшие, как Жорес, животрепещущий вопрос: «Существует ли договор?» Причем Жорес при этом прибавлял: «Имеют ли право Фор и Аното сами распоряжаться судьбой нашей страны?»

Невозмутимые русские сановники прикрывались уклончивой формулировкой: «Ни одно письменное соглашение не может заменить слово русского монарха». Но ситуация изменилась благодаря ответному визиту, который чуть позже нанес в Россию президент Франции.

Изначально поездка Феликса Фора предполагалась весной 1897 года или, самое позднее, в июне. Президент должен был отправиться в Россию в сопровождении министра иностранных дел и французской эскадры. Затем выяснилось, что визит переносится на август. Обоснование этого переноса носило не протокольный, как в случае с отсутствием Казимир-Перье на похоронах Александра III, а дипломатический характер. После сообщения о том, что запланированные сроки поездки совпадают с проведением в России больших маневров, о своем присутствии на которых объявил Вильгельм II, дату визита предпочли изменить. Император направил приглашение в Париж 22 июня; Феликс Фор передал его на одобрение правительству и парламенту. Россия выделила кредиты, необходимые для приема, достойного того, который Франция оказала Николаю II, и начались споры по поводу организационных вопросов. Первая тема: прием французской эскадры, которой предстояло выйти из Дюнкерка и прибыть в Кронштадт. Во Франции власти тоже обдумывали проблемы протокола. Так, президент решил, что, поскольку император наградил его орденом Св. Андрея Первозванного, лента последнего заменит ленту ордена Почетного легиона, которую он отныне будет носить только в петлице.

В России желание организовать для президента Франции прием не хуже, чем встретил Николай II во Франции, подпитывалось искренней симпатией к Феликсу Фору. Тот посетил Россию тремя десятилетиями ранее и оставил о себе у принимающей стороны приятные воспоминания. Он приезжал через пятнадцать лет после окончания Крымской войны, чтобы развивать торговлю между двумя странами, и радовался тогда экономическим успехам России. Он также публично сожалел о разрушениях, совершенных коалицией, особенно в Одессе, городе, связанном с памятью герцога Ришелье. Вниманием, которое он уделял в ходе этой поездки преодолению русскими их невзгод, симпатией, повсюду проявляемой и к людям, и к учреждениям, он завоевал всеобщее одобрение. Влиятельная газета «Новое время» такими штрихами рисовала его портрет: «Он обладает умом, силой воли и сердечностью… Это великолепный тип француза, жизнерадостного, серьезного, деятельного, уверенного в своих силах». Этот портрет, растиражированный прессой накануне визита президента, свидетельствовал об ожиданиях принимающей стороны и предвещал теплую встречу. Еще одна характерная черта, свидетельствующая о значении, которое придавалось приезду президента: массовый наплыв в Петербург журналистов и фотографов, добравшихся в столицу для освещения события, которое обещало стать мировой сенсацией. Информационное обеспечение приобрело здесь, надо признать, беспрецедентный масштаб по сравнению со сдержанными комментариями иностранной прессы того времени. Так, «Таймс» накануне поездки свела ее к «визиту вежливости» после посещения императором Парижа. Но в России ожидания были велики, и стремление пойти навстречу пожеланиям гостя не вызывало сомнений. Оно прослеживается и в изменениях, внесенных в протокол. Первоначально предусматривалось, что император примет Феликса Фора в Петергофе. Однако вмешался граф Монтебелло, напомнивший Муравьеву, что во Франции президент приветствовал императора в Шербуре, когда его корабль вошел во французские воды. Отсюда пожелание аналогичного приема. Муравьев без колебаний согласился, и программу подкорректировали. Когда 12 августа «Портюо» пришвартовался в Кронштадте, его приветствовали французские флаги и «Марсельеза», а рядом причалила «Александрия», на борту которой Николай II прибыл в Петергоф. Лидеры двух государств приветствовали друг друга, как и годом ранее, обнявшись, словно старые друзья, не утруждаясь протокольными формальностями. «Фигаро», всегда внимательная к таким деталям, писала, что «император приветствовал президента, как если бы он был императором или королем, демонстрируя этим реальность союза, объединяющего обе страны». В дальнейшем события развивались в точности по сценарию парижского визита. Президента Франции поселили в Петергофском дворце, где начались первые встречи, сначала состоялся приватный завтрак для президента и членов императорской фамилии, затем большой обед на сто шестьдесят персон. Следующий день был посвящен столице и самым значительным ее памятникам. В Петропавловском соборе президент возложил золотую миртовую ветвь на могилу миротворца Александра III, затем посетил домик Петра Великого. Так два монарха, открывших свою страну Франции, оказались в центре этих торжеств. В конце дня уже президент выступал в роли хозяина, принимая в посольстве представителей русской элиты и своих соотечественников, обосновавшихся в России. Все очевидцы, журналисты и мемуаристы, с удивлением отзывались о том, с какой теплотой народ встречал президента Франции. Набережные Невы, ведущие к ней улицы, площади не могли вместить огромную толпу, жаждавшую увидеть французского президента, приветствовать его, шумно выразить свое воодушевление, масштабы которого – подчеркивалось в прессе – превосходили все имевшее место до этого события в общественной жизни.