Элен Каррер д'Анкосс - Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина

Правительство было сформировано 2 марта под председательством князя Львова. Керенского назначили министром юстиции, но он принял этот пост только с предварительного согласия Совета. Единственный член обоих правящих органов, он считался политическим тяжеловесом и являлся тогда самым популярным политиком, олицетворяя собой Февраль 1917 года.

Монархия безмолвно уступила дорогу этим импровизированным органам власти. Николай II наблюдал за ходом революции из Ставки. Его реакция была противоречивой, непоследовательной, запоздалой. Ощущение всевластия, повлекшее за собой Кровавое воскресенье, сменилось состоянием безразличия, которое Морис Палеолог описал как внутреннее отречение, покорность судьбе. Дальнейший ход событий известен. Император испытывал только одно желание: бросить все и воссоединиться с семьей. Но по пути в столицу его поезд задержали в Пскове, где представители Временного комитета Государственной думы добились от него отречения. Он отрекся первоначально в пользу наследника цесаревича, что противоречило принципу престолонаследия империи, затем передал корону своему брату, великому князю Михаилу, который тут же от нее отказался. Монархия прекратила существование за неимением монарха. Государь снял корону с такой легкостью, потому что на него давили военачальники. Для них единственный способ удержать контроль над армией, убедить ее продолжать войну заключался в отказе от монарха, которого отторгали массы и слабости которого проклинала армия.

Но он безропотно отрекся еще и потому, что потерпело крах его представление о миссии монарха, а он не мог вообразить, как править по-другому. Он давал на коронации обет хранить самодержавие и передать его незыблемым своему наследнику. Именно из-за этого принципа он не захотел назначить правительство, ответственное перед народом, как ни умоляли его советники и близкие, считавшие, что это поможет ему удержаться на троне. Для него было более естественным и приемлемым бросить все, чем становиться конституционным монархом. Конец монархии стал результатом этого упрямства самодержца, этого ослепления в той же степени, что и революции, вспыхнувшей в феврале в Петрограде. Монархия исчезла, в Таврическом дворце установилось двоевластие, в Петрограде появилось третье действующее лицо этой революции: Ленин, все время надеявшийся на нее, думавший о ней, а в час, когда она произошла, наслаждавшийся мирными днями в Швейцарии.

3 апреля он прибыл в столицу, где его, как и всех, кого влекла революция, встретили на Финляндском вокзале под звуки «Марсельезы» – все то же напоминание о Великой французской революции! Возвращение Ленина в Россию, где он отсутствовал семнадцать лет (если не считать короткого пребывания в 1905–1906 годах) обсуждалось с немцами, которые дали на него добро. Программа у него была готова: разрыв с Временным правительством, вся власть Советам, а главное – чего и ждали от него немцы – немедленное заключение мира. На следующий день, представляя свои тезисы в Таврическом дворце, он столкнулся с непониманием слушателей, в том числе социал-демократов. Высказанные им положения о разрыве с властью, установившейся в результате революции, и о прекращении войны свидетельствовали, что проведенные в эмиграции годы полностью лишили его контакта с родиной. Князя Львова, потрясенного этими высказываниями, успокоили: «С Лениным покончено».

Несомненно, призыв передать всю власть Советам был преждевременным, а главное, непродуманным. Но высказывания Ленина нашли тогда живой отклик в Кронштадте, у поднявших мятеж матросов, которые превратили военно-морскую базу в оплот большевизма. Более того, призыв к немедленному заключению мира способствовал распространению в армии пацифистских и революционных настроений. На русскую армию оказал глубокое влияние приказ № 1, изданный во время революции, который отвергал принципы иерархии и власти. Каждый солдат имел основания игнорировать отдававшиеся ему приказы, дезертирство стало для него вопросом личного выбора, оправданного приказом № 1, и не стоит удивляться, что увеличилось количество и случаев дезертирства, и комитетов солдатских депутатов, выступавших за продолжение войны. Генерал Брусилов, являвшийся тогда верховным главнокомандующим русской армией, в письмах к жене привел подробную хронику разложения армии.

Французские генштаб и разведка достаточно быстро поняли, что внутреннее положение России грозит серьезными беспорядками, которые могут сказаться на моральном духе и боеспособности вооруженных сил. В служебной записке разведуправления описывались революционные потрясения и ставился вопрос об их военных последствиях. Авторы записки, не исключая того, что новое руководство страны останется верным взятым обязательствам, рассматривали в то же время пессимистический вариант, согласно которому Франция могла скоро лишиться своего восточного союзника. Сепаратный мир стал, таким образом, вероятностью, последствия осуществления которой пытались оценить французские военные. Правда, Временное правительство стремилось успокоить эти страхи, утверждая, что Россия будет соблюдать обязательства, взятые на себя монархией. Но в Париже не могли не знать, что Ленин по возвращении на родину сразу же призвал к немедленному заключению мира . Его, впрочем, опередил Петросовет, соперничавший с Временным правительством и призвавший 14 марта европейские народы добиваться мира. Тогда в России повсюду звучал лозунг «Мир без аннексий и контрибуций», противостоявший французской доктрине того мира, который вернул бы Франции Эльзас и Лотарингию, отдал бы ей территорию Саарского бассейна и гарантировал свободу судоходства по Рейну. Англия, желавшая мира с репарациями и реституциями, также не могла удовлетвориться формулировкой России. Более того, можно, как ни удивительно, отметить, что этот лозунг не всегда верно понимался многими солдатами, считавшими, будто «Аннексия» и «Контрибуция» – названия балканских стран, участвовавших в конфликте. Эта путаница напоминает о том, как во время восстания декабристов 1825 года солдаты кричали «Да здравствует Конституция!» в полной уверенности, что Конституция – имя жены великого князя Константина. Вечный диссонанс между самосознанием народа и лозунгами его более просвещенного авангарда.

Временное правительство в первые месяцы своего существования старалось продемонстрировать союзникам, что Россия активно участвует в войне. Наступление на австрийские позиции, начатое в июне 1917 года генералом Брусиловым, было призвано их в этом убедить. Но после нескольких первоначальных успехов армия утратила боеспособность. Такое положение объяснялось, безусловно, материальными трудностями – нехваткой вооружения и неподготовленностью солдат, – но в еще большей степени нежеланием солдат сражаться. Многие из них повернули оружие против офицеров. И отступление обратилось в хаос, сопровождавшийся грабежом и насилием по отношению к мирным жителям. Они тоже ненавидели эту войну, источник стольких злосчастий.