Яков де Санглен - Записки. 1793–1831
- Название:Записки. 1793–1831
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Кучково поле
- Год:2016
- Город:Москва
- ISBN:978-5-9950-0597-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Яков де Санглен - Записки. 1793–1831 краткое содержание
Печатается по изданию: Записки Якова Ивановича де Санглена // Русская старина. Т. XXXVII. СПб., 1883. Выпуски 1–3.
Вступ. ст. и коммент. В. М. Безотосного.
Записки. 1793–1831 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— Не так-то дешево, государыня, — отвечал ей граф Брюс [35] Брюс Яков Александрович (1732–1791), граф, генерал-аншеф, сенатор, петербургский градоначальник.
, — по счету мундшенка выходит всякий день два штофа этой водки.
— Ах, он старичишка! — говорит императрица. — Что подумают обо мне? Велите позвать.
Явился седой, согбенный старик, которого имя я запамятовал.
— Сколько выходит у тебя, — спросила императрица, — ежедневно Гданьской водки?
— Два штофа, государыня!
— Не грех ли тебе; могу ли я два штофа выпить?
— Выслушайте, матушка государыня, выходит иногда и более; ваше величество выкушаете только четверть рюмочки; но только что выйду от вас, выходит дежурный генерал-адъютант. «Дай отведать царской водочки». Я ему рюмочку. А тут дежурные флигель-адъютанты, камергеры, камер-юнкеры, глядь, штофика-то и нет. Бегу за другим; тут и Бог весть, что нахлынет, и докторов, и лекарей, и прочих. Все просят отведать царской водочки! Наконец возвращаюсь в буфет: семга, и я отведаю царской водочки: позову помощника, — двух штофиков и нет!
— Ну, ну, хорошо, — сказала императрица, улыбаясь, — смотри только, чтобы более двух штофиков в день не выходило.
Как снисходительна она была, а по ней и вельможи, к неуважительным предметам, к малостям, может служить следующий анекдот. Однажды, после обеда, играла императрица в карты с графом Кириллом Григорьевичем Разумовским. Входит дежурный камер-паж и докладывает графу, что зовет его стоящий в карауле гвардии капитан.
— Хорошо! — отвечал граф, и хотел продолжать игру.
— Что такое? — спросила императрица.
— Ничего, ваше величество! Зовет меня караульный капитан.
Императрица положила карты на стол:
— Подите, — сказала она графу, — нет ли чего? Караульный капитан напрасно не придет.
Граф вышел и немедленно возвратился.
— Что было? спросила Екатерина.
— Так, государыня, безделица; господин капитан обиделся немного. На стене, в караульной, нарисовали его портрет во весь рост, с длинной косою и со шпагою в руках, и подписали: «тран-тараран, Булгаков храбрый капитан».
— Чем же вы решили это важное дело? — спросила государыня.
— Я приказал, коли портрет похож, оставить, коли нет, стереть. — Государыня расхохоталась.
Как уважала она службу людей, в каком бы чине они не были, и тем самым заставляла и своих вельмож поступать так же, докажет следующее: граф Николай Иванович Салтыков, по рапортам начальствовавших лиц, представил императрице об исключении из службы одного армейского капитана:
— Это что? Ведь он капитан, — сказала императрица, возвысив голос. — Он несколько лет служил, достиг этого чина, и вдруг одна ошибка может ли затмить несколько лет хорошей службы? Коли в самом деле он более к службе неспособен, так отставить его с честью, а чина не марать. Если мы не будем дорожить чинами, так они упадут, а уронив раз, никогда не поднимем.
Вечерние беседы в Эрмитаже назначены были для отдыха и увеселения после трудов. Здесь строго было воспрещено малейшее умствование. Нарушитель узаконений этого общества, которые написаны были самою императрицей, подвергался, по мере преступлений, наказанием: выпить стакан холодной воды, прочитать страницу Телемахиды, а величайшим наказанием было: выучить к будущему собранию из той же Телемахиды 10 стихов. Говорят, Лев Александрович Нарышкин [36] Нарышкин Лев Александрович (1733–1799), камергер, обер-шталмейстер.
чаще прочих подвергался этому наказанию. Но подозревали его в умысле; восторженная, почти беснующаяся его декламация производила смех и тем содействовала общему увеселению. Люди, одаренные особенным талантом кривляться, изменять свою физиономию и проч. преимущественно принимаемы были в члены этого общества. Ванджура спускал до бровей натуральные волосы свои, как будто парик, передвигал опять направо, налево и за это почитался капитаном общества. Сама Екатерина, умевшая спускать правое ухо к шее и опять поднимать вверх, признана была поручиком общества. Один из них умел натурально представлять косолапого, другой картавого, и т. д. Кто во что горазд! Заметить должно, что здесь не было ни чинов, ни титулов; все имели одно только право веселиться. Ваше величество, ваше превосходительство и прочие возгласы подвергались наказанию. Таким образом владычица обширнейшей империи в мере заставляла других, хотя на несколько часов, забывать, что она императрица, а самой ей это напоминало, и где — во дворце, — что она человек, имеющий нужду в свободном обращении с другими людьми, чего лишена была вне Эрмитажа, по сану самодержицы.
Представя читателю, с какой высоты смотрела императрица на все ее окружающее, каждый поймет, какое это имело влияние на вельмож, приближенных к великой государыне, и почти на все сословия, особенно на дворянское.
Я оставил Петербург, не предполагая, что вскоре увижу его опять, но не в том блеске, которому я удивлялся.
К сроку явился я в Ревель к адмиралу своему, и прежняя жизнь уже не возобновлялась, ибо лишена была прежней своей прелести. Я смотрел на все с новой точки зрения и, мало по малу, обратил этот бесполезный быт, по крайней мере, в пользу для самого себя.
Во все свободные часы от службы занимался я особенно изучением древней литературы, Кантовой философии, и посещал только те общества, в которых мог почерпнуть полезное и для науки, и для себя. Сверх того начал я прилежно обучаться русскому языку, т. е. письменному, что весьма трудно было, ибо Ревель походил тогда более на немецкий город, нежели на русский. К счастию, некоторые из наших морских офицеров: Малеев, Рожнов и Акимов, взялись меня руководствовать и тем облегчили мне труд. Я переводил, читал им свои переводы и, наконец, собственным неутомимым прилежанием достиг до той степени, на которой теперь нахожусь.
Среди этих мирных упражнений пришла в Ревель роковая весть о смерти Екатерины. Все горько поражены были этим печальным известием; никто не ожидал этого несчастия; все полагали Екатерину бессмертной, чем она действительно сделалась после смерти ее, в России, может быть во всей Европе, и там — в истинной ее отчизне. Все окружавшие императрицу думали, что отказ, сделанный шведским королем графу Маркову [37] Имелся в виду известный русский дипломат граф Морков Ираклий Иванович (1847–1827). Упомянутый инцедент 1796 г. был связан с отказом шведского короля Густава IV Адольфа обвенчаться с внучкой императрицы Александрой. Король наотрез отказался подписать письменное обязательство разрешить своей будущей супруге свободно исповедовать православную веру (этого не допускала шведская конституция), после чего покинул Петербург и уехал в Швецию.
, был главной причиной последовавшего затем удара. Но должно заметить, что это хотя крайне ее поразило, однако же в течении шести недель она не почувствовала ни малейшей перемены в здоровье своем. Накануне удара она принимала, по обыкновению, общество свое в опочивальне, была весела, много говорила о смерти короля Сардинского и стращала собственной своею смертию Л. А. Нарышкина. Не было ли это предчувствием? Смерть ее рассказывается различно. Вот что я слышал позднее от г-жи Перекусихиной [38] Перекусихина Мария Савишна (1739–1824), камер-юнгфрау и близкая подруга императрицы Екатерины II.
и камердинера покойной императрицы Захара Зотова [39] Зотов Захар Константинович (1755–1822), камердинер императрицы Екатерины II.
.
Интервал:
Закладка: