Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

Наследник с супругой выехали из Гатчины в пять часов пополудни, а граф Зубов скакал вперед, чтобы в Софии приготовить лошадей. Между тем, великий князь Александр Павлович, чрезмерно растроганный кончиной бабки своей, которой был любимцем, поехал за Растопчиным, которого уважал отец его, и уговаривал его ехать в Гатчину. Растопчин, приехав в Софию, нашел Зубова, заботившегося о лошадях. Через несколько времени явился наследник с супругой. Увидя Растопчина, сказал: «Ah! C’est vous, mon chеr Rastopchine! Vous nous suivrez» [45] Ах, это вы мой дорогой Ростопчин. Следуйте за нами (фр.). , и распрашивал его: в каком он положении застал императрицу? Подъехав к Чесменскому дворцу, Павел приказал остановиться. На слова Растопчина: «Quel moment роur vous, mоn Sеigneur!» — великий князь отвечал:

— J’аi véсu 42 аns; Diеu m’а sоutеnu, jusqu’à рrèsent, еt j’attends tоut dе Sа bonté [46] Какой момент для Вас, монсеньор!.. — Мне 42 года. Бог поддерживал меня до сегодняшнего дня; и я жду от него всей его доброты (фр.). .

В восемь часов вечера въехал наследник с супругой в Санкт-Петербург. Дворец был наполнен людьми, объятыми страхом, любопытством, ожидающими с трепетом кончины Екатерины; были и такие, которые, при перемене правления, ласкали себя надеждой на будущее возвышение. Великий князь вошел на минуту в свои комнаты и потом пошел на половину императрицы. Долго говорил он с медиками, и, в сопровождении великой княгини, вошел в угловой кабинет, куда призвал тех, которым нужно было отдать приказание. На другое утро, через 24 часа после удара, вошел он в ее опочивальню, спросил у докторов: «Имеют ли они хотя малейшую надежду?» — и получив отрицательный ответ, приказал призвать митрополита Гавриила с духовенством читать глухую исповедь и причастить императрицу Святых Тайн, что немедленно было исполнено.

В девять часов утра доктор Роджерсон, войдя в кабинет, где были великий князь и великая княгиня, объявил им, что Екатерина кончается. Павел тотчас приказал великим князьям и великим княжнам со статс-дамою Ливен [47] Ливен Шарлотта Карловна (1742–1828), баронесса, потом графиня (с 1799) и светлейшая княгиня (с 1826), воспитательница детей императора Павла I. войти в опочивальню. Все расположились около умирающей в следующем порядке. Великий князь с великой княгиней по правую сторону, по левую — доктора и вся услуга императрицы; у головы Плещеев и Растопчин, а у ног князь Зубов, граф Зубов и пр. Дыхание императрицы становилось труднее, реже, наконец, вздохнув в последний раз, Великая окончила земное бытие свое…

Черты лица ее, доселе искаженные страданиями, приняли тотчас после смерти прежнюю свою приятность и величие.

Во все время царская фамилия и все присутствующее стояли, наклонив голову. Наконец великий князь, как будто насильно отрываясь от тела матери, вышел в другую комнату, заливаясь слезами. Опочивальня императрицы огласилась воплями служивших и приверженных ей. Но слезы эти и рыдания не простирались далее этой комнаты. Там собирал уже обер-церемонимейстер Валуев [48] Валуев Петр Степанович (1743–1814), обер-церемониймейстер, сенатор. всех к присяге и пришел с докладом, что все в придворной церкви к тому готово. Новый император со всею царской фамилией, в сопровождении съехавшихся во дворец, вошел в церковь и стал на императорском месте. Все читали за духовенством присягу. Императрица Мария Феодоровна подошла к императору и хотела броситься перед ним на колени, но император удержал ее, равно и всех детей своих. Все целовали крест, евангелие, и подписав имя свое, подходили к руке императора. По окончании присяги государь пошел прямо в опочивальню покойной императрицы, которая лежала уже в белом платье на кровати. Император низко ей поклонился и пошел в свои комнаты. Графу Безбородке поручено было написать манифест и пригласить в Петербург князя А. Б. Куракина, проживавшего в Москве. Граф А. Г. Орлов не был во дворце и у присяги. Император отправил к нему Растопчина с Н. П. Архаровым [49] Архаров Николай Петрович (1740–1814), генерал от инфантерии. В 1775 г. был назначен обер-полицмейстером Москвы, а в 1795 г. переведен в Петербург генерал-губернатором. Знаменит тем, что от его фамилии произошел термин «архаровец», в его первоначальном значении— ироническое обозначение служителя полиции. , чтобы привести его к присяге.

— Я не хочу, чтобы он забывал двадцать девятое июня [50] Граф Орлов-Чесменский Алексей Григорьевич (1737–1807) являлся одним из главных заговорщиков, заставивших императора Петра III подписать акт об отречении от престола 28 июня 1762 г. Он же, согласно общераспространенной ложной версии, убил свергнутого императора в Ропше. , — прибавил император.

Они застали Орлова спящого, разбудили, привели к присяге и отрапортовали его величеству.

Между тем, князь П. А. Зубов, как дежурный генерал-адъютант, спросил императора: кому прикажет он вручить генерал-адъютантский жезл, который был тогда знаком дежурного генерал-адъютанта. Император отвечал:

— Il еst en bоnnеs mаins, gаrdez-lе [51] Он в хороших руках, храните его (фр.). .

Князь Зубов спросил императора: не угодно ли ему рассмотреть запечатанные конверты, находящиеся в кабинете покойной императрицы? Первый, попавшийся в руки и распечатанный императором, было отречение его от всероссийского престола. Второй — распоряжение о пребывании его высочества в замке Лоде, куда должно было следовать и войско, находившееся при нем в Гатчине и Павловске. Император, улыбаясь, изорвал оба пакета на мелкие куски. Третий был указ о пожаловании графа Безбородко имением, бывшим князя Орлова и Бобрика [52] Имелся в виду владелец имения Бобрики граф (с 12 ноября 1796) Бобринский Алексей Григорьевич (1762–1813), внебрачный сын императрицы Екатерины II и Григория Григорьевича Орлова. .

— Сelа аррагtient à mоn frèrе, — сказал Павел, — oser en disposer еn fаvеur d’un аutre еst un сrimе [53] Это принадлежит моему брату, отважиться распорядиться в пользу другого будет преступление (фр.). .

Четвертый, с надписью самой императрицы, духовное завещание, император, не распечатывая, положил в карман.

Это я слышал впоследствии от самого князя Зубова, который выставлял этот поступок в виде неблагодарности со стороны Павла за оказанные ему услуги и как бы извинительной причиной (дальнейшего поведения его, т. е. князя Зубова) [54] Намек на участие в заговоре против Павла I генерала от инфантерии князя Платона Александровича Зубова (1767–1822), последнего фаворита Екатерины II. .

Прежняя спокойная жизнь в Ревеле при Екатерине переменилась. Все с любопытством жаждали узнать о том, что делалось в Санкт-Петербурге; каждое письмо из столицы переходило из рук в руки; каждый приезжий из Петербурга подробно распрашивался, страх сильно начинал овладевать всеми. Немного обрадовало однако же, милостивое повеление императора об освобождении всех без изъятия содержащихся в тюрьмах и Ревельских башнях [55] Ревельская крепость входила (наряду с Петропавловской и Шлиссельбургской крепостями) в тройку важнейших тюрем России для содержания особо опасных государственных преступников, противников православной церкви, а также уголовных преступников из числа привилегированного сословия. . Обязанностию поставляю рассказать об одном неизвестном узнике, которого мы и прежде часто видели, с длинной бородою, стоящого у окна за железной решеткой, над воротами, называемыми Штранд-форте. Об нем известно было только то, что он привезен был в начале царствования Екатерины ІІ; но кто он, и за что заключен, никто, ни комендант, ни губернатор, не знали. Вслед за ним присланы были сундуки с богатым платьем, бельем, серебряной посудой и на содержание 10 тысяч рублей деньгами. Всего этого давно уже не было, и сам узник, вероятно, не видал своего богатства. Когда прибыло повеление освободить узников, то все знаменитости Ревеля пошли с своею свитой по крепостной стене к башне, где содержался неизвестный узник. Комнаты его очищены были плац-майором, но, невзирая на куренье, которое носилось облаками по темному жилищу, все еще был какой-то смрадный удушливый запах, который крайне был отвратителен. В первой комнате стояли у дверей двое часовых и еще два солдата, вероятно, для посылок или удвоения караула, ибо при них был и унтер-офицер. Мы вошли в другую довольно большую комнату, где в самом отдаленном углу на соломе лежал человек лицом к стене, в белом балахоне и покрытый в ногах ногольным тулупом. Подле этого ложа стоял кувшин, на котором лежал ломоть ржаного хлеба…