Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Деятельность таких семейств, как Санчес де Сепеда из Авилы, дает представление о том, какой активной была городская жизнь в царствование Фердинанда и Изабеллы, и в определенной степени об уровне социальной мобильности в городах. Несмотря на то что городам приходилось передавать многие из своих самых существенных привилегий в руки королевских чиновников, они по-прежнему оставались очень активными сообществами с неистребимым стремлением к процветанию и независимой жизни.

Однако картина жизни в сельской местности выглядела несколько иначе. К сожалению, о сельской жизни того времени известно мало, особенно это касается отношений между господами и их вассалами. Декрет 1480 года освободил арендаторов в поместьях от последних следов рабства, дав им свободу продавать свою собственность и по собственной воле переезжать куда угодно. Но им по-прежнему приходилось платить сеньориальные сборы и оставаться в юрисдикции сеньора, которая, по-видимому, очень сильно различалась в зависимости от характера этого сеньора. Поэтому законодательное улучшение их положения, исходящее от короны, не всегда сопровождалось соответствующим улучшением их экономического статуса. Тем не менее среди крестьян, составлявших 80 процентов населения Кастилии, существовали заметные различия. Среди них выделялась небольшая группа крестьянской аристократии – «богатые работники», которые были ярко представлены в кастильской литературе и являлись доминантными фигурами в жизни деревни. Существовала достаточно многочисленная группа крестьян, живших в городах и совмещавших обработку своей земли с занятием ремеслом и мелкой торговлей в городе. Но основная масса, судя по всему, жила в бедности, которая легко могла превращаться в нищету. Правда, за исключением некоторых областей Галисии, рабство исчезло, и крестьяне, платившие ежегодный censo за пользование своей землей, могли чувствовать себя достаточно защищенными перед законом. Правда и то, что в XVI веке в Кастилии не было ни одного крестьянского восстания. Но условия, по крайней мере в некоторых регионах, были отчаянно тяжелыми, поскольку вся система землевладения была устроена таким образом, что, возложив на крестьян основное бремя сельскохозяйственного производства, не обеспечивала их ресурсами, способными сделать работу на земле эффективной. Крупные землевладельцы, похоже, мало интересовались использованием своих поместий по прямому назначению. Вместо этого они довольствовались тем, что сдавали значительную часть земли в аренду. Эту землю обрабатывали крестьяне, которым, вероятно, приходилось сначала брать у них в долг, чтобы обеспечить себе надел. Затем они обнаруживали, что их скудные заработки резко снижены за счет десятины, налогов и сборов. После этого хватало одного-двух неурожаев, чтобы превратить их в безнадежных должников.

Проблемы крестьянства были особенно серьезны с учетом того, что население Кастилии росло, и уже случались моменты, когда возникали трудности с тем, чтобы его прокормить. Сельскохозяйственные технологии оставались крайне примитивными. Бедной от природы земле не давали как следует отдохнуть, а обычный способ увеличения производства состоял в использовании бросовых земель, которые через несколько сезонов резко теряли урожайность. Кастильское центральное плато традиционно, по крайней мере в урожайные годы, производило определенное количество зерна на экспорт, но другие части полуострова не могли даже прокормить себя. Особенно это касалось Галисии, Астурии и Бискайи, которые снабжались по морю из Кастилии или из Арагонской короны, импортировавшей зерно из Андалусии и Сицилии. Но в неурожайные годы Кастилия сама зависела от импорта зерна из-за границы. В частности, первые годы XVI века оказались особенно неудачными. В 1502 году цены на зерно резко выросли и оставались высокими до 1509 года, когда на редкость хороший урожай так резко обрушил их, что многие фермеры разорились.

В 1506 году власть ответила на кризис разрешением массового импорта зерна, а в 1502 году учреждением так называемой taza de trigo, то есть введением фиксированной максимальной цены на зерно. Подобные попытки ограничить цену, предпринимавшиеся периодически в первые десятилетия века, с 1539 года стали постоянной чертой аграрной политики короны. Но поскольку они были направлены на защиту интересов потребителей, а не производителей, то лишь добавляли трудностей производству, у которого и без того имелись серьезные проблемы, и которое – что еще важнее – практически лишено поощрения и поддержки со стороны короны.

Несмотря на растущие проблемы с обеспечением продовольствия, Фердинанд и Изабелла не принимали решительных мер по стимулированию производства зерна. Напротив, именно в их царствование долгая борьба между зерном и овцами закончилась в пользу овец. Существенный рост средневековой торговли шерстью оживил экономическую жизнь Кастилии, но неизбежно настал момент, когда дальнейшее поощрение кастильского производства шерсти стало возможно только за счет серьезных жертв со стороны земледелия. Этот момент настал в период царствования Католических королей. Важность торговли шерстью для кастильской экономики и значение для королевской казны servicio y montazgo – налога, который платили короне овцеводы, естественно, подталкивали Фердинанда и Изабеллу к продолжению политики их предшественников и предоставлению кастильскому плато особой протекции. Результатом явилась целая серия указов, дававших ей широкие привилегии и экономические преференции. Кульминацией этой политики стал знаменитый закон 1501 года, согласно которому вся земля, на которую хоть раз ступило мигрирующее стадо, навечно резервировалась под пастбище и не могла быть использована владельцем как-то иначе. Это означало, что огромные пространства в Андалусии и Эстремадуре лишались шансов на сельскохозяйственное развитие и зависели теперь только от прихоти овцеводов. Цели этой политики достаточно очевидны. Торговля шерстью быстро переходила под контроль монополистов и в результате стала богатым источником дохода короны, которая с 1484 года столкнулась с постоянно растущими финансовыми трудностями, усугубившимися после бегства еврейского капитала. Таким образом, альянс короны и овцеводов был выгоден и тем и другим: Кастильское плато со своими овцами в количестве от 2 до 3 миллионов голов купалось в теплых лучах королевских милостей, а корона, которая, после того как взяла под контроль военные ордена, обзавелась некоторыми из самых лучших пастбищ в Испании, могла получать от них постоянный доход и при необходимости использовать его для специальных нужд.

Усиленное королевское поощрение производства шерсти, несомненно, давало Кастилии определенные преимущества. Разведение овец требует меньше труда, чем пахотное земледелие, а огромные просторы пастбищных земель высвобождали дополнительные рабочие руки, с которыми Кастилии было проще собирать армии для колонизации Нового Света. Но в целом поощрение овцеводства за счет земледелия могло оказаться лишь намеренной жертвой долгосрочных интересов Кастилии в угоду сиюминутной выгоде. Именно в царствование Фердинанда и Изабеллы земледелию было окончательно отведено жалкое положение Золушки в кастильской экономике, и цена, которую в конце концов пришлось за это заплатить, оказалась чрезвычайно высокой.