Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Нельзя без волнения и изумления читать эти выдержки из конфиденциальной переписки Бисмарка с германским послом в Вене графом Штольбергом [486], так они звучат пророчески-современно.

Такую же позицию занял Бисмарк в 1890 г., и это послужило одной из причин, едва ли не важнейшей, его падения, — факт тем более примечательный, что в 1890 году уже существовал союз с Австро-Венгрией.

Тогда было ещё в силе так называемое «страховое соглашение» между Россией и Германией, обеспечивавшее каждой из этих держав доброжелательный нейтралитет другой в случае нападения третьей державы.

Обстоятельства расхождения Бисмарка и Вильгельма II по вопросам внешней политики таковы. Германский консул в Киеве Раффауф донёс своему министерству, что Россия придвинула много вой ск к западной границе и собирается, очевидно, напасть на Австро-Венгрию. Бисмарк, который ещё в 1876 г. такие же известия о концентрации русских сил на галицийской границе назвал «слухами из мюнхенских пивных» (он приписывал тревожные сообщения тогда баварскому источнику), отнёсся весьма недоверчиво к этим сообщениям, как к преувеличенным, основанным отчасти на устарелых данных. Зная, что Вильгельм II настроен против России и Александра III и что в его натуре — внезапно принимать важнейшие решения, Бисмарк не доложил консульского сообщения императору, а только препроводил его в генеральный штаб для сведения и проверки.

Вильгельм II узнал, однако, об отчёте киевского консула, прочёл его и был возмущён, что Бисмарк утаил от него столь важные вещи. Своё неудовольствие император выразил в весьма немилостивом письме к Бисмарку: в этом письме он весьма похвалил сообщение киевского консула и требовал, чтобы австрийцы были предупреждены об опасности и чтобы вообще против русских передвижений войс к были предприняты контрмеры. Бисмарк решительно воспротивился этому. Он предвидел, что подобные действия до того обострят положение, что гроза непременно разразится, и Германии с Австро-Венгрией придётся вести войну с Россией и Францией. А это означало бы полный разрыв с традициями политики Вильгельма I. За такой переворот во внешней политике Германии Бисмарк не хотел нести ответственности. Этот мотив ухода Бисмарка совершенно ясно выражен в его историческом прошении об отставке.

Переходя от основного разногласия с императором по вопросу о положении прусского министра-президента перед императором и своими коллегами к вопросам внешней политики, Бисмарк в своём прошении пишет:

«После новейших решений вашего величества о направлении нашей внешней политики, как они резюмированы в высочайшем письме, которым ваше величество сопроводили отчёт консула в Киеве, я поставлен в невозможность принять на себя исполнение содержащихся в этом письме предуказаний относительно внешней политики. Иначе я бы подверг опасности все те важные для германской Империи успехи, которых в течение десятилетий в духе обоих усопших предшественников вашего величества достигла наша внешняя политика в отношениях с Россией и притом при неблагоприятных условиях, успехи великие, значение которых, превзошедшее все ожидания, мне подтвердил NN по своём возвращении из П». [487]

Заветы и советы Бисмарка в 1914 г. оказались забытыми с поразительным легкомыслием. Но нельзя не сказать и того, что со времени Бисмарка у германской внешней политики возникли новые задачи и создались таким образом новые плоскости трения. Германия не только как союзница Австро-Венгрии повернулась против России.

У германских политиков явилась самостоятельная турецкая политика , которая сгустилась в идею-программу египтизации Турции под эгидой Германии. Босфор и Дарданеллы должны были превратиться в германский Суэц. Ещё до итало-турецкой войны, вытеснившей Турцию из Африки, и до балканской войны, почти вытеснившей её из Европы, для Германии ясно обозначилась задача охранения Турции и её независимости — в интересах экономического и политического укрепления самой Германии. После этих войн задача изменилась только в том смысле, что стала явна крайняя слабость Турции; при таких условиях союз неизбежно должен был фактически вылиться в протекторат или опеку, которая по существу привела бы Оттоманскую Империю на положение Египта. Но совершенно очевидно, что германский Египет на берегах Чёрного и Мраморного морей был бы совершенно нетерпим с русской точки зрения. Неудивительно поэтому, что русское правительство сразу заявило протест против приступа в осуществлению этой новой задачи германской политики, против миссии генерала Сандерса фон Лимана, который был призван не только реорганизовать турецкую армию, но и командовать одним из её корпусов, расположенных в Константинополе. Формально в этом вопросе Россия получила удовлетворение (поручение командовать корпусом, данное генералу Сандерсу, было взято обратно), но по существу положение вещей отнюдь не изменилось. При таких обстоятельствах дело в декабре прошлого 1913 года было очень близко к войне между Россией и Германией: именно эпизод с военной миссией Лимана ф. Сандерса разоблачил политику Германии, направленную на «египтизацию» Оттоманской Империи.

Одной этой новой линии германской политики было бы достаточно для того, чтобы вызвать вооружённый конфликт Германии с Россией. В декабре 1913 года мы вступили таким образом в эпоху назревания конфликта, который неизбежно должен был принять мировой характер. Как мы увидим дальше, конфликт этот назревал в условиях, которые сами могли родить из себя некоторые задержки ему и, пожалуй, дать ему рассосаться. Международное положение было сложно тем, что при существовании серьёзного антагонизма между Германией и Англией, назревал ещё более серьёзный антагонизм между Россией и Германией, которая уже не в качестве патрона Австрии, а самостоятельно пошла наперерез вековой линии русской политики на Ближнем Востоке и направилась на пункт, около которого в течение почти всего XIX века кристаллизовался русско-английский антагонизм. Этот антагонизм смягчился в огромной мере за последние годы, он уступил место известному сближению, но он не исчез совершенно, как исчез былой антагонизм Франции и России. Именно это обстоятельство — неясность взаимоотношения между Англией и Россией — определяло сложность международного положения в 1913 и 1914 гг. Такое положение требовало величайшей дипломатической бдительности и умелости от лиц, руководящих внешней политикой как России так и Германии. Необходимо было принять во внимание всё: и многообразные переплетающиеся интересы, и дипломатические традиции, и степень возбудимости или косности общественного мнения всех великих держав Европы, прежде всего наиболее свободной из них, Англии. Как в этом сложном международном положении конкретно разыгрался великий мировой конфликт, как отвлечённые возможности превратились в реальности и образовали сомкнутую цепь неотвратимых в отдельности фактов, — это будет предметом дальнейших статей.