Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Кроме деятелей славянского происхождения, из числа лиц, проезжавших через Ниш, я назову англичан, братьев Бэкстонов, из коих старший брат [Ноэль] был председателем довольно влиятельного Балканского комитета в Лондоне. Они приехали из Бухареста, где в них стрелял какой-то турок, причем один из братьев был ранен.

Бэкстоны были ярые болгарофилы. Их руководящая мысль была, что Македония должна принадлежать Болгарии. Они стояли за это не менее цепко, чем любой болгарин, и не считались ни с какими трудностями в этом вопросе. Понятно, их аргументы имели мало успеха среди сербов. Посетив меня, они потом писали мне из Македонии, куда поехали, все о том же. Другой англичанин, с которым мне пришлось познакомиться, был Сэтон-Ватсон. Он специально интересовался юго-славянским вопросом и много писал по этому поводу. Он и редактор «Times» Стид, долгое время проживший в Вене и изучивший там национальные вопросы, много помогли сербам, отстаивая перед английской публикой идею юго-славянского объединения и притязания Сербии.

Я уже говорил о вспыхнувших в Сербии эпидемиях. Медицинская и санитарная часть были очень плохо поставлены у сербов. В белградском университете не было медицинского факультета. Немногие сербские доктора получили свое образование в России или в Австрии. Общин сестер милосердия вовсе не существовало. Очень немногие сербские женщины посвящали себя во время войны уходу за ранеными.

Я приехал в Сербию в конце ноября, т[о] е[сть] в период ожесточенных боев. По дороге в Ниш, в Зайчарах, меня встретил старший врач отряда Славянского благотворительного общества, работавшего там, Н. И. Сычев. Он сказал мне, в каком тяжелом положении находится дело помощи раненым. Он вместе с сестрами работал, не покладая рук, не только в своем, но и в соседнем сербском госпитале. В последнем был всего только один сербский врач на несколько сот раненых. У него не было помощников. При таких условиях он сам дошел до состояния, близкого к помешательству. Это была только иллюстрация к тому, что происходило во всех городах Сербии.

За ранеными был, хотя и плохо, организованный уход. Гораздо хуже обстояло дело с заразными больными. При своем вторжении австрийцы разорили всю северо-западную часть Сербии. Они совершили там немало зверств. Толпы беженцев запрудили оставшиеся целыми сербские города. Больше всего их сосредоточилось в Нише, потому что они искали помощи у правительства. Ниш, в котором в мирное время жило не более 23 000 человек, насчитывал одно время 147 000 жителей. Помещения для них, разумеется, не хватало. Кафаны [187]были днем наполнены людьми, которые пили кофе или пиво, а ночью в тех же помещениях спали люди на столах, на скамьях и прямо на полу. Более бедные целыми семьями спали прямо на улице. Весь этот народ питался впроголодь.

В одном городе сосредоточены были беженцы и военнопленные, которые сдавались в плен уже изнуренными. Все больницы и здания, которые можно было отвести под больницы, были переполнены ранеными. Немудрено, что при таких условиях с небывалой силой вспыхнули эпидемии.

Обо всем этом я писал в Петроград, а также в Москву моей жене, которая вскоре собиралась приехать ко мне в Ниш вместе со старшим сыном, в то время – двенадцатилетним мальчиком. С дороги я ей послал проект воззвания о помощи сербам. Жена моя напечатала его, а также поместила в газетах небольшое письмо, в котором сообщала, что собирается в Сербию и принимает пожертвования. Успех обращения превзошел все ожидания. Вскоре со всех сторон посыпались пожертвования, от нескольких копеек до десятков тысяч рублей. Московская дума, в начале войны пожертвовавшая в пользу Сербии 50 000 рублей, передала моей жене снова такую же сумму. Ежедневно со всех концов России она получала письма, иногда самые трогательные. Арестант, отбывавший каторгу в тюрьме, прислал 20 копеек. Где-то на Кавказе раненые, возвращавшиеся в поезде с позиции, сделали складчину и прислали 3 рубля 50 копеек. Посылались вещи, белье, сухари, всякая всячина. Каждый день являлись доктора, сестры, студенты, предлагавшие свои услуги и желавшие ехать в Сербию.

Благодаря притоку средств и общественному сочувствию, моей жене удалось подобрать большой отряд численностью около 35 человек, с 4 врачами, сестрами и санитарами. Отряд был прекрасно оборудован; у него имелся рентгеновский кабинет. О своих предположениях моя жена сообщила мне в конце декабря. Главная трудность состояла в приискании подходящего помещения. В центре города стояло незаконченное и не отделанное здание, предназначавшееся для гимназии. Оно было вчерне готово уже два года, но в нем не было ни полов, ни окон, ни дверей, ни крыши. Самое здание было, однако, настолько просторно и светло, что нельзя было желать ничего лучшего для образцовой больницы. Пашич тотчас же согласился принять все меры к скорейшему приведению здания в надлежащий вид, но от обещания до исполнения всюду большое расстояние, а в Сербии – еще большее, чем в других местах. Было крайне трудно найти рабочих. Были поставлены военнопленные из части, наименее пострадавшей от болезни. В течение двух или трех недель из 150 человек рабочих осталось только половина, остальные заболели. Те, которые работали, были так изнурены, что еле держались на ногах и от их работы было мало проку.

Я старался задержать приезд отряда, но это было трудно. Все они рвались к делу, к тому же распоряжения о вагонах, о погрузке в них материалов имели срочный характер и их трудно было откладывать. Из Москвы отряд направился специальным поездом через Румынию и Болгарию. Всюду на пути он встречал полное внимание и сочувствие. Отряд прибыл в Ниш 25 января. Для встречи его на станцию собрались Пашич и другие должностные лица, на паровозе развивался флаг Красного Креста. Из вагонов вышли моя жена с сыном и весь состав отряда, сразу произведший весьма симпатичное впечатление. Это была исключительно молодежь, видимо находившаяся в подъеме духа и одушевленная искренним желанием поскорее приняться за работу. Все они за время дороги сплотились в дружную семью. За работу им пришлось, однако, приняться не так скоро, как они того хотели бы, потому что помещение гимназии не было еще готово. Временно отряд приютился в одной из сербских больниц.

Надо было спешить с переводом в новое здание отряда, который томился от вынужденного бездействия и теперь особенно стремился к работе. Мы не стали ждать окончания работ и открыли палаты в готовых комнатах. Свежих раневых не было, но в русскую больницу были направлены из других сербских больниц те, кто нуждались в наиболее серьезных операциях и уходе. Во главе отряда стоял С. И. Сироткин, прекрасный хирург. Постепенно, по мере готовности здания, открывались новые палаты и они заполнялись ранеными. Ближайшими помощниками Сироткина были женщина-врач В. В. Семянникова и А. Джуверович, по происхождению – серб. Душой отряда скоро сделалась В. В. Семянникова. Это была молодая еще девушка, но очень разумная, с прекрасным ровным характером. Она сглаживала недоразумения, поддерживала дух тех, кто были более малодушны и боялись болезней. Среди сестер были премилые девушки. Некоторые из них принадлежали к известным и уважаемым в Москве семьям. Это были сестры [милосердия] Марианна Горяйнова и София Горбова. Большинство других были из курсисток. Все они были очень дружны между собой. В числе врачей приехала женщина-врач Н. В. Марцинкевич. Ее специальностью было лечение эпидемических болезней. Первой мыслью моей жены было устройство отдельной больницы для заразных болезней. В этом чувствовалась громадная потребность.