Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Разорение сербских сел и городов неприятелем выкинуло на произвол судьбы многие сотни детей, потерявших и кров и семью.

По инициативе епископа Досифея, комитет открыл приют, пользуясь помещением при церкви св. Николая на высоком месте на окраине Ниша. Сколько любви и заботы проявил владыка в этом деле. Разумеется, моя жена со своей стороны положила душу на это дело. Круглых сирот, человек 40, приютили в небольшом домике, который был наскоро ремонтирован, а свыше 150 человек было приходящих. Сначала приютом заведовала сербская учительница с двумя дочерьми. Но епископ Досифей находил, что следует внести и русский элемент. В Александрийском госпитале между сестрами нашлась некая сестра Лидия Арс[еньевна] Лебедева, которая пожелала попробовать свои силы. Она никогда раньше не занималась педагогической деятельностью, но внесла в свои занятия с детьми столько теплого и свежего чувства, что вскоре стала их общей любимицей. Под ее руководством дети удивительно скоро приобрели навык к русскому языку, отлично пели русские песни, некоторые могли вести разговор по-русски. Приют был нашим общим любимым детищем. Моя жена бывала там ежедневно; потом, когда она уехала, я почти каждое утро заезжал за епископом Досифеем и ездил с ним туда. Надо было видеть детскую радость этого милого чистого человека, его умиление детьми и удовольствие, что все так хорошо налажено и идет. Порой мы заставали следующую картину: пленный офицер-чех, любитель-скрипач, обучал сербских детей русскому гимну.

Об этих пленных чешских офицерах стоит сказать несколько слов. Сербы взяли в плен до 700 австро-венгерских офицеров. Они жили в Нише в прекрасном помещении в большом парке. Все они делились на национальные группы, резко враждовавшие между собой, жившие каждая отдельно и пользовавшиеся даже отдельными кухнями. Чехов было свыше 40 человек. Между ними нашелся капельмейстер из Праги, образовавший из своих товарищей прекрасный хор и маленький оркестр. Главным смотрителем над ними был сербский майор Шапинац, артиллерист по профессии, сильно контуженный при каком-то взрыве на заводе. Это был очень симпатичный и дельный человек. Пленным жилось прекрасно под его началом, и когда я посетил их, я только мог пожелать, чтобы нашим офицерам, попавшим в плен, жилось бы так же хорошо, как этим.

При содействии Шапинаца мы иногда приглашали чехов в наш госпиталь, где они задавали прекрасный концерт раненым. Но возвращаюсь к нашей работе.

Кроме детского приюта, была устроена детская санатория в окрестностях Ниша, в живописном монастыре Св. Петки {109}. Туда посылали преимущественно туберкулезных детей и туда же ездили часто на отдых наши сестры. Все это было устроено, конечно, также при живейшем участии епископа Досифея, который возил нас показывать монастырь и приказал монахам предоставить нужное помещение. К весне эпидемия начала затихать. В это время приехал еще громадный госпиталь Александрийской общины в Москве, оборудованный на средства Терещенко. В нем было 6 докторов и 30 сестер, русские санитары. Госпиталь предназначался для борьбы с разными болезнями. Между тем, благодаря теплому южному солнцу, а также – предыдущей работе русской организации, в Нише число болезней сократилось, и можно только пожалеть, что он не приехал 4 месяца тому назад, когда смерть косила население.

Во главе госпиталя стоял прив[ат]-доц[ент] Спасский, его ближайшим помощником был д-р Рязанов. Оба были прекрасные доктора и милые люди с русской беззаветной готовностью к самоотвержению.

Деятельность нашего комитета сосредоточивалась преимущественно в Нише. Мы не хотели разбрасываться, тем более что в Сербию понаехали англичане, французы, американцы, все с громадными средствами и желанием помочь. Сербия была поделена на секторы, и мы оставили за собой Ниш.

Однако приток пожертвований деньгами и вещами был настолько велик, что нам удалось открыть в Белграде такие же столовые, как и в Нише, на средства, пожертвованные Петроградским городским комитетом. В Белграде было выдано свыше 130 000 обедов. Кроме того, мы послали вагон вещей и деньги нашим консулам в Скоплье и Битоли и оказывали помощь серьезным сербским организациям.

Помимо того, были организованы 2 госпиталя, которые были отправлены в Черногорию. Один из них работал на фронте. В нем были неутомимые сестры Энгельгардт и Савримович, самоотверженно работавшие, невзирая на тяжесть условий, не покладая рук. Другой госпиталь был направлен в Дечанский монастырь, настоятель коего и братия были русские. Когда эпидемия там утихла, и выяснилось, что не стоит содержать целого госпиталя, в монастыре был оставлен один фельдшер и две сестры, которые работали там до завоевания монастыря австрийцами.

Вся эта громадная работа, совершенная русскими людьми, могла быть осуществлена только благодаря необыкновенной отзывчивости нашего Красного Креста и различных общественных учреждений, городов, земств, союзов, от которых мы получали обильные пожертвования. Кроме того, нашлись и подходящие люди для осуществления этих задач. Некоторых я уже назвал. Скажу еще о подполковнике Новикове, который взял на себя всю организационную и хозяйственную часть дела Комитета.

Новиков был офицером Управления военных сообщений, служил комендантом станции Воронеж, до командировки своей в Сербию, куда был прислан для организации перевозки наших военных грузов из Западной Европы, через Салоники – Ниш – Дунай, откуда они шли на транспортах Веселкина.

Когда дело это было налажено, оно уже не требовало много времени. Все свободное свое время Новиков охотно отдал делу русско-сербской помощи. До него у нас весьма несовершенно была налажена денежная и материальная отчетность. Во все это Новиков внес порядок, распорядительность; подтянув кого следует, он сначала вызвал к себе нерасположение, но вскоре все, кому приходилось с ним работать, убедились в основательности и целесообразности его требований. Новиков скоро стал желанным, своим человеком в Московском госпитале. Его содействие для нас было неоценимо.

В Сербию приезжал также в качестве помощника главноуполномоченного нашего комитета Н. О. Езерский. Общественный деятель, в свое время увлекавшийся, член 1-й Государственной думы, Езерский был благороднейший и, в сущности, весьма благоразумный человек, давно расставшийся с увлечениями. Он не был практическим деятелем, необыкновенно быстро и много говорил, что вначале не располагало в его пользу, но потом, присмотревшись к нему, нельзя было не увидеть его ценных качеств и не почувствовать симпатии к его горячему и чистому желанию принести пользу.

Так как в Нише все было налажено, то Езерский поехал в Черногорию, куда по его инициативе и были посланы два госпиталя, а кроме того переведена некоторая денежная сумма на питание населения.