Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Украинский переворот произвел повсеместно громадное впечатление. Германия открыто поддержала восстановление буржуазного строя в области, обнимавшей девять богатейших губерний России. Можно было, конечно, не без основания усматривать опасность для общенационального дела в этом утверждении самостийности, которая соответствовала началу расчленения России, проведенному немцами в Бресте. Но с другой стороны, восстановление порядка на Украине и на Дону, который также пользовался поддержкой немцев, было крайне существенно, ибо создавались территории, откуда могло пойти собирание русских сил для возрождения России.

Немцы уже давно, как только у них установились отношения с большевицким правительством, старались завязать связи и с представителями буржуазии. Вначале большинство ответственных политических деятелей проявляли к этим авансам, сдержанность. Сразу, по-видимому, откликнулись лишь крайне правые, мечтавшие восстановить самодержавие при помощи военной германской партии. Наши правые в данном случае оставались верны старой традиции своей партии, которая всегда стояла за сближение с Германией на почве общности консервативных принципов – монархического и социального. По рукам ходила записка покойного министра внутренних дел П. Н. Дурново, написанная им в феврале 1914 года, то есть за полгода до войны. Нельзя не признать, что автор проявил в ней замечательную прозорливость. Он не только предсказал неизбежность европейской войны как последствие группировки держав, но и всю международную обстановку ее, указал и на вероятность в этом случае поражения России и той неслыханной смуты, которая явится результатом этого поражения, и которая приведет к расчленению и укреплению всевозможных окраинных сепаратизмов {187}.

Немцы выслушивали правых, но им хотелось завязать отношения с более умеренными элементами общества. Постепенно это начало им удаваться. Финансы и промышленность, которые в старое время имели сильное тяготение в сторону Германии, стали поддаваться германофильскому течению. Последнее начало охватывать и другие общественные слои, начали рассуждать так: на победу союзников едва ли возможно рассчитывать; кроме того, от них до сих пор мы не имели никакой поддержки. Не пора ли на них махнуть рукой и столковаться с немцами, которые засели так прочно, что без них все равно ничего сделать нельзя? – Трудно отграничить те слои, которые захвачены были германской организацией. В нее входила в значительной части крупная городская буржуазия, земельные собственники, часть военных, духовенства и профессиональных интеллигентских союзов. Кроме того, среди простого народа нередко можно было слышать выражения: нужен хозяин, – либо Николай, либо Вильгельм, все равно, но без хозяина не будет порядка. Были, разумеется, степени тяготения в германскую сторону, от крайнего увлечения до более трезвой и осторожной оценки.

Наряду с германской ориентацией продолжала существовать и союзническая. Как в сторону первой склонялись прежде всего консервативные и буржуазные элементы общества, так, наоборот, наибольшую верность союзникам проявили социалисты. Это было понятно, ибо союзники в той же мере олицетворяли принципы демократии, в какой с немцами многие связывали надежды на реставрацию. Рядом с Правым центром существовал левый центр {188}. В него вошли социалисты разных оттенков, стоявшие в оппозиции большевикам. К нему примыкали и отдельные кадеты. Между обоими центрами был установлен контакт для взаимного осведомления и, по возможности, согласования своих действий. Такой же контакт существовал у Правого центра и с правыми организациями. Весьма скоро для непредубежденных стало ясно, что если с правыми можно столковаться, то эта задача едва ли осуществима по отношению к левым. Линия водораздела определенно проходила по грани, отделявшей либеральное печение от социалистического. Отдельные социалисты выказывали полное понимание общего положения, проявляли сговорчивость, но социалистические партии и группы не расставались с идеей народоправства и с старыми формулами, потерпевшими крушение во время революции.

Большинство кадетской партии было благоразумно настроено, но левое крыло этой партии неудержимо тяготело к левым. В числе таких неисправимых кадет был член Правого центра Н. И. Астров. Он принадлежал к коренной московской семье, хотя интеллигентского круга, однако набожной и церковной. Брат его Павел Иванович был адвокат и видный член Всероссийского собора. Николай Иванович выдвинулся на службе в Городской управе. По своему культурному уровню и опыту он не превышал типа местного городского деятеля-интеллигента и выдвинулся, как мне кажется, главным образом благодаря безлюдью, а такие в силу того политического значения, которое выпало на долю московского городского самоуправления. Он был сладок до бесконечности, совсем – сливочная тянучка, но за этой сладостью скрывалась большая доза честолюбия и хитрости. Астров состоял в контактной группе, поддерживавшей связь с левым центром, и не унывал, несмотря на несговорчивость левых.

Весною 1918 года совершенно неожиданно образовалось ядро Восточного фронта в Сибири. Как известно, чехословацкие части, находившиеся осенью в Киеве, после заключения мира большевиков с немцами, стали продвигаться на Владивосток, чтобы вернуться на родину. Непонятно почему, большевики, вместо того чтобы оказать им в этом деле полное содействие, стали их задерживать в пути. Озлобленные чехо-словаки оказали вооруженное сопротивление {189}. Между ними и большевиками произошли настоящие сражения. Чехо-словаки без особого труда заняли часть железнодорожного пути и очищали от большевиков города, которые были у них на дороге. Тогда союзники решили использовать их силу для образования нового Восточного фронта и задержали их в пути.

В это время проживал в Париже В. А. Маклаков, назначенный послом в октябре 1917 года и приехавший туда почти накануне большевицкого переворота. Через французского консула в Москве он прислал телеграмму моему брату Евгению, указывая на то, что союзники решили помочь России и готовы содействовать образованию Восточного фронта, привлекши к деятельному участию в этом деле Японию, если эта идея встретит сочувствие и поддержку серьезных общественных кругов. По словам французского консула, его правительство ожидало со стороны Правого центра прямого обращения и просьбы о помощи, в каковом случае можно рассчитывать, что и Америка согласится на вмешательство Японии в русские дела. Нас уверяли, что Япония не питает никаких захватных стремлений и готова удовольствоваться другими выгодами, которые предоставляют ей союзники.