Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Какой непредубежденный человек скажет, что эта борьба, стоившая миллионы жизней, приведшая к полному разорению одних, к небывалому экономическому кризису всех остальных, – кто скажет, что эта война не является осуждением порядка вещей, ее фатально породившего и оказавшегося бессильным, как предотвратить ее, так и построить после ее окончания новую прочную базу для мира? Разве главную свою силу социализм не черпает в этом бессилии старого мира найти выход из глубоких международных и социальных противоречий?

В свое время Достоевский устами старца Зосимы ясно предусмотрел, куда приведут эти противоречия:

«Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство. Ибо мир говорит: имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. И что же выходит? – У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали… У бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством. Но вскоре вместо вина упьются кровью, к тому их ведут. Спрашиваю я вас: свободен ли такой человек?»

Один из замечательных современных германских мыслителей, Эйкен, замечает, что одна из больших приманок социализма обусловливается жаждой единства, которую уже давно испытывает человечество. Социализм утверждает, что он нашел разрешение этой задачи, а большевики переложили это утверждение на практику, с неумолимой последовательностью. В этом отношении крах большевизма в России есть, в сущности, крах одного из основных начал идеологии социализма: веры в возможность осуществить полное единство насильственным путем.

И мир остается при своей прежней неудовлетворенной тоске по единству. Ни средневековая теократия, ни диктатура пролетариата не могли его осуществить. Единство авторитета и единство насилия могут лишь внешним образом спаивать людей. Реальное единство может быть только внутренним и свободным.

Это единство пророчески возвещали те лучшие русские писатели, которых мы уже упоминали. Они черпали свой идеал в последней молитве Спасителя перед крестными Его страданиями: «Да будут едино, как и Мы едино», и связывали его осуществление с религиозным назначением России.

Все мы христиане, объединенные почитанием заветов Христа, не можем в переживаемое нами время не вспомнить с особой силой этого Его завета, ибо мы видим, куда привело нас возникшее, вследствие его забвения, разделение.

Силы зла множатся и объединяются в мире. Враг силен нашим разъединением. Между тем если тоска по единству дает себя чувствовать во всем человечестве, то особенно сильна она должна быть в христианском мире. Мы видим участившиеся за последнее время попытки представителей христианских вероисповеданий вступить во взаимное общение. В этих попытках мы черпаем веру, что движение это будет расти, и что его сторонники не дадут ему заглохнуть.

Начнем с малого и более легкого, с взаимного ознакомления в целях сближения. Пусть каждый из нас не столько помнит то, что его отделяет от другого, сколько пускай старается любящим сердцем постичь, что есть самого дорогою и ценного в веровании другого.

Иного пути к объединению нет и не может быть. Пусть нам русским поможет та черта, которую, как мы видели, особенно ценил Достоевский – способность перевоплощаться в духовную суть всех наций, оставаясь самими же собою, сохраняя ту твердую опору, которую мы находим в нашей Матери-Церкви. Того же самого мы ждем от других по отношению к себе. Пусть наше внешнее унижение, пусть грехи, за которые мы терпим кару, не будут источником и поводом превозношения над нами наших более счастливых западных братьев. Пусть не забудут они, что христианская Истина и любовь имеют другое мерило, и что порою сила совершается в немощи.

Нам не дано знать времена и сроки. Быть может еще много воды утечет и много слез прольется, пока христианский мир приблизится к вожделенному единству. Но пусть не смущает нас океан зла, предрассудков и предубеждений, стоящих на нашем пути. Когда совершится воля Божия, то не наши ничтожные усилия сотворят это, но для того, чтобы Бог пошел навстречу человеку, надо, чтобы и человек всем сердцем встал на Его сретение.

В беседе со мной по вопросу о соединении церквей, один из авторитетных представителей Ватикана выразился следующим образом: «Последняя война показала возможность таких величайших сдвигов в жизни человечества, что с Божьей помощью невозможное может стать возможным». Другой видный представитель богословской католической науки признавал, что дело соединения Церквей могут совершить не ученые богословы, а святые. Да даст их Господь Церкви!

И на самом деле, что дали тома ученых исследований по этому вопросу? Не способствовали ли они закреплению разделения, внушая каждой из сторон, что правда всецело на ее стороне, и что поэтому на другой стороне лежит вся вина за происшедшее разделение, и вся обязанность принести покаяние и присоединиться к Истине. Не мудрено, что вопрос с веками окаменел в своей неподвижности. Только сильное религиозное течение, деятельная любовь и общая пламенная молитва сдвинуть его с мертвой точки.

Несчастие России, в особенности постигший ее ужасный голод, как будто, пробудили мир к состраданию. Наши бедствия за последние годы и в результате их временное переселение миллионов русских беженцев по всему белому свету, могли бы посодействовать делу сближения и взаимного ознакомления. Нас так мало знают и понимают на Западе! Те, кто проявляют снисходительный интерес к России, за немногими исключениями, смотрят на нас свысока, как старшие смотрят на младших, которым еще надо много и много учиться.

И в этом они правы. Велика темнота и отсталость нашего народа, и много бед и грехов наших этим и объясняемся. Но Западу не приходится кичиться перед нами. Опередив нас во внешней культуре, он в лихорадочной погоне за нею принял средство за цель и поработил себя этому исканию. Между тем русский человек, стоящий на пороге между Западом и Востоком, усвоивший многие черты и того и другого, носит в своей душе оторванность от земного жилища, и гораздо больше тоскует о небесной родине. Эта его тоска дала не всегда понятный, или скорее не всегда доступный Западу, мистический уклад души и веры.

Теперь, когда погоня за внешней культурой привела Запад к разочарованию, не пора ли ему обратить более глубокое внимание на Восток и поискать в нищей, несчастной России то, чего ему не хватает?

Возвращаясь к вопросу о сближении между собою христианских исповеданий и, прежде всего, Православной и Католической церквей, нельзя не признать, что нынешние обстоятельства придают ему особенное актуальное значение.