Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Румыния оставалась в стороне. Берлинский конгресс в свое время оттолкнул от нас Румынию, обиженную на Россию за то, что она настояла на возвращении части Бессарабии, которой мы лишились на Парижском конгрессе в 1656 году. С тех пор Румыния перешла на сторону Тройственного союза и даже связала себя военной конвенцией с нашими противниками. По отношению к балканским соседям Румыния относилась весьма сдержанно. Умный король Карл не доверял королю Фердинанду. Румыны побаивались болгар и их вожделений на ту часть Добруджи, которую они получили взамен Бессарабии. Кроме того, природная спесь румын заставила их воображать себя аванпостом Европы на Балканах, и они любили говорить, что Румыния – не балканское, а прикарпатское государство.

Время, однако, делало свое дело. Прежнее нерасположение к России с годами глохло, между тем Австрия не выигрывала в престиже. Обаяние Франции было всегда очень сильно в образованных кругах и среди аристократии Румынии, и симпатии к нашей союзнице влияли и на перемену отношений ее к нам.

Русская дипломатия, со своей стороны, сделала, что могла, чтобы использовать это течение. Наш Генеральный штаб ставил ей, как задачу, добиться, если возможно, такой перемены в направлении румынской политики, чтобы в случае общеевропейской войны можно было рассчитывать на нейтралитет Румынии.

Балканский кризис окончательно подорвал авторитет Австрии в Бухаресте и в той же мере возбудил симпатии к России, хотя у власти был в то время консервативный кабинет Майореску, по традиции враждебный России. За то лидер либеральной партии Братиано, стоявший во главе оппозиции, уверял нашего посланника, что по вступлении во власть поставит своей задачей сближение с Россией; он намекал даже на возможности союза с нами. К соображениям политическим примешивались интересы династические, льстившие самолюбию румын. Им хотелось, чтобы старший сын престолонаследника, принц Карл, женился на одной из дочерей Государя. Этого особенно желала, по-видимому, мать принца, наследная принцесса Мария, которая по своему происхождению питала английские и русские симпатии {101}. Ей приписывали влияние на мужа, который представлялся скорее незначительным.

Поведение Румынии во время сербо-болгарского конфликта отдалило ее от Австрии, которая явно покровительствовала Болгарии и поощряла вероломный образ действий царя Фердинанда по отношению к своей союзнице. Наоборот, Румыния держала себя крайне корректно. Она выказала примирительность по отношению к Болгарии и с доверием слушалась наших предостережений.

Болгария была в значительной степени обязана нам сдержанностью Румынии, которой мы за то обещали поддержать в Софии весьма умеренные требования ее относительно исправления границы. Легкие успехи опьянили Данева [175]и одно время крайне обострили отношения Румынии с Болгарией, не желавшей проявить уступчивости. В конце декабря 1912 года конфликт между обоими государствами был предотвращен только благодаря нашему вмешательству. Румыния сдержала себя и подчинилась решению Петербургской преференции относительно исправления границы, хотя притязания ее были далеко не удовлетворены. Когда обозначилась опасность разрыва между Болгарией и ее союзниками, Румыния содействовала всему, что могло предохранить мир.

В Болгарии и отчасти в других странах сложилось представление, будто во время Балканского кризиса мы пристрастно отнеслись к Болгарии, не желали ее увеличения и натравили на нее в конце концов Румынию. Обвинение это совершенно несправедливо. Во все время кризиса мы прилагали все наши усилия примирить союзников. Я уже упомянул о том, как в декабре 1912 года вследствие неуступчивости Болгарии Румыния уже решила было двинуть свои войска, чтобы занять те части пограничной болгарской территории, на которые предъявляла притязания; мы не остановились тогда перед угрозой, чтобы помешать этому.

Вмешательству Румынии в войну между балканскими союзниками предшествовали следующие обстоятельства. Спор между Болгарией, Сербией и Грецией с каждым днем обострялся. В этом споре ни одна сторона не была вполне права. Сербские войска отвоевали часть Македонии, которая бесспорно должна была отойти Болгарии по договору 1912 года. С формальной точки зрения, требование Болгарии о передаче ей этих земель было неоспоримо. Но Сербия противополагала этому формальному толкованию понимание договора по существу, а также указывала на необходимость считаться с изменившимися условиями. Вступая в войну, союзники не особенно рассчитывали на территориальные присоединения, а скорее на создание областных автономий в европейских провинциях Турции. Дело приняло иной, более благоприятный оборот, и тогда как у сербов, так и у Болгарии, появились новые притязания. Сербия желала выхода на Адриатику, что могло быть достигнуто только разделом Албании между ней и Грецией. Болгария хотела завоевать всю Фракию и мечтала даже занять Константинополь. Правда, осада Четалджи стоила ей больших жертв, но не помогла занять турецкую столицу. Зато Фракию она завоевала, и благодаря этому Балканская война продлилась значительно дольше, чем этого требовали интересы других союзников. Андрианополь был взят при значительном содействии Сербии, особенно – ее тяжелой артиллерии. Болгары настолько сознавали это сами, что предложили сербам оплатить деньгами их участие, но Пашич с негодованием отверг это предложение, добавив, что вопрос о возмещении Сербии станет впоследствии на очередь. Болгары потом утверждали, что по военной конвенции сербы обязаны были оказывать помощь сообразно обстоятельствам безо всякого вознаграждения. Однако не противоречило ли этому их собственное предложение оплатить оказанную услугу?

Все разногласия между Сербией и Болгарией коренились в том обстоятельстве, что результаты войны не отвечали предположениям, при коих заключался союзный договор. Приходилось делить все европейские провинции Турции, Болгария приобретала Фракию, а Сербии пришлось отступиться от Албанского побережья, ибо в вопросе этом Австрия и Италия были неуступчивы и дело грозило общеевропейской войной. Под воздействием России Сербия примирилась с этим, но тем крепче в ней укоренилась решимость удержать за собой македонские земли, в которых пролита была сербская кровь.

Неуступчивость эта, к сожалению, нашла потворство со стороны нашего посланника, покойного Н. Г. Гартвига. Всякий раз, как он получал из министерства предписания оказать умиротворяющее воздействие на сербов, он чисто формально выполнял поручение и отписывался в министерство. Убежденный сербофил, Гартвиг нередко с сербами критиковал свое министерство. На этом создалась крупная популярность его в Сербии. Человек увлекающийся, хотя и несомненно способный, Гартвиг исходил из верной идеи, которую, однако, преувеличивал и для успеха которой был не всегда разборчив на средства. Он с недоверием относился к болгарам, к их стремлению подчинить себе Балканы и, быть может, завладеть Константинополем. Считая увеличение Болгарии противоречащим интересам России, Гартвиг хотел создать ей противовес в лице Сербии. Постольку он отстаивал притязания сербов на македонские области и желание их получить границу, смежную с Грецией. Построение это, повторяю, было по существу верным, но Россия и сам Гартвиг потратили немало усилий на то, чтобы Сербия и Болгария заключили между собой договор. Обе стороны в этом договоре обязались подчинить верховному решению России все споры между собой. Непригоже было нам поощрять одну из сторон к неуважению этого договора. Это не только противоречило нашему достоинству и историческим традициям на Балканах, но в то же время было и не мудро, ибо обостряло вражду между теми, кого вам нужно было соединить, и отталкивало от нас Болгарию в объятия Австрии, которая только этого и ждала.